Сиротская доля

Пани Винцентовой в это время не было дома, а пани Петрова не решилась вступиться за двуличного мальчишку, и Яся нещадно выпороли. Несколько дней спустя выяснилось, что телят выпустил все-таки не Ясь, а сынок пана Петра, но было уже слишком поздно.

После этого "маленького недоразумения" (как выразился пан Петр) бедная вдова окончательно пала духом. Здоровье ее пошатнулось, она загрустила больше прежнего, пожелтела и по целым дням только и думала, как бы поскорей вырваться из объятий почтенных родственников. Между пани Винцентовой и ее покровителем долгое время шла глухая борьба, выражавшаяся во взрывах гнева со стороны пана Петра и в слезах со стороны вдовы.

II

Ясь становится сыном гувернантки

Частыми гостями в доме пана Петра были пан Анзельм с женой. Они видели, что пани Винцентова прекрасно воспитывает детей, что она женщина скромная, трудолюбивая и энергичная и что пан Петр при всей его сердечной доброте и здравом смысле не принадлежит к числу приятных опекунов. Участь вдовы вызывала у четы Анзельмов сочувствие, и, поскольку у них самих был мальчик и три дочки, они решили взять пани Винцентову к себе.

Договорились обо всем потихоньку. Но у пани Винцентовой не хватало духу сообщить об этом своим родственникам, и пан Анзельм решил выручить ее.

- Что ты скажешь, дорогой сосед, - обратился он однажды к Петру, - если мы заберем твою кузину?

- Зачем она вам! - ответил Петр, презрительно махнув рукой.

- Она будет у нас гувернанткой, так же как и здесь.

Пан Петр подкрутил ус и взглянул исподлобья на собеседника.

- Разве она у нас гувернантка? - заметил он. - Просто... родственница.

- Я бы ей назначил двести рублей! - продолжал Анзельм, не глядя на соседа.

Пан Петр возмутился.

- Пустые слова! - воскликнул он в гневе. - Она от нас не уйдет ни за какие деньги...

- Уйдет! Уйдет!.. А впрочем, давайте спросим у нее.

- Ладно... спросим!.. - с раздражением ответил пан Петр, втайне встревоженный, хотя и не решался поверить, чтобы пани Винцентова могла оказаться столь неблагодарной.

Бедную женщину тут же позвали, и, к величайшему удивлению пана Петра, она призналась, что готова покинуть его дом.

- Что это значит, Зузя? - вскричал пан Петр. - Разве тебе у нас плохо?

- Нет, конечно, хорошо... - смущенно ответила вдова, - но у пана Анзельма я буду получать жалованье...

- Ну, если ты настаиваешь на твердом жалованье, - уточнил родственник, - то с этого времени я могу платить тебе сто пятьдесят рублей в год.

- Большое спасибо, дядя, но... мы уже условились с паном Анзельмом...

Дядя ничего не ответил, и пани Винцентова потихоньку выскользнула из комнаты. Тут пана Петра прорвало.

- Нечего сказать, красиво ты поступил со мной, сосед! - вскричал он. Пристало ли тебе вносить раздор в семью?.. Подумаешь, какая блестящая карьера ожидает ее - гувернанткой будет.

- Здесь она и гувернантка и экономка! - поспешно возразил Анзельм.

- Что значит - экономка?.. Она тут как у себя дома, хозяйка!.. Если бы мы ее не приютили после смерти мужа - она умерла бы с голоду... Не сумела бы и вещами распорядиться, если бы мы их так выгодно не продали!

- Что толку от выгодно проданных вещей, если денег уже нет?

Последнее замечание чувствительнее всего задело пана Петра; забыв о правилах гостеприимства, он вышел из комнаты, хлопнув дверью, и оставил соседа в одиночестве. Пан Анзельм нисколько не обиделся; он тотчас сел в бричку и уехал домой, с удовольствием думая о том, что помог человеку в большом несчастье.

С этого дня, правда на очень недолгое время, положение вдовы и сироты в доме родственников изменилось. Пани Петрова осыпала милую Зузю и Яся ласками, пан Петр немедленно пожелал сшить мальчику новое платье, а его матери платить отныне двести рублей. Почтенный родственник поступал так не столько из чувствительности, сколько для того, чтобы избежать скандала и удержать полезную для дома Зузю.

Но пани Винцентова, при всей ее мягкости и уважении к опекуну, заупрямилась. Она, видимо, была не из тех, кто умеет ценить родственные привязанности. Прожив четыре года в этом доме, она почувствовала к нему отвращение. Не было, кажется, такого угла, где бы она не плакала о себе или о сыне; не было комнаты, где бы ее не встречали кислая мина пани Петровой и угрюмый взгляд пана Петра; не было поля или сада, где бы не бегал босыми ножонками ее Ясь. С горечью вспоминала она капризы детей, дерзость прислуги, на которую некому было пожаловаться. Приходили ей на память и гости, от которых прятался по углам оборванный, одичавший Ясь и к которым она сама не всегда могла выйти, потому что не было у нее приличного платья.

Нет, напрасно пани Петрова слезно молила Зузю; напрасно дети несколько дней подряд были ангельски вежливы; напрасно пан Петр, никогда не терявший присутствия духа, избил двух служанок за грубость. Вдова вступилась за служанок, ласкала вежливых детей, а любезным родителям оказывала тысячи услуг. Однако же, когда прибыли лошади от пана Анзельма, решила ехать.

Узнав об этом, пан Петр сказал ей на прощанье:

- Ну что ж, уезжай, если хочешь!.. Но с этой минуты знать тебя не желаю!