Сирота с Манхэттена

Тут Элизабет предпочла слукавить. Они с Эдвардом часто кормили черствым хлебом и сахаром вороного жеребца, которого запрягали в экипаж Вулвортов, того самого, который сбил ее с ног. Она с удовольствием его гладила, потому что очень быстро поняла: конь ни в чем не виноват.

- Боишься лошадей? - возмутился дед. - Глупости! Привыкнешь, это необходимо. Катрин была прекрасной наездницей. Она галопировала по полям, перескакивала через поваленные деревья, и все это - в дамском седле. Но, быть может, ты даже не знаешь, что это такое?

- Знаю. В таких седлах ездили женщины по аллеям Сентрал-парка, я смотрела на них из окна своей спальни. А еще видела их на гравюрах.

- Что ж, завтра увидишь его воочию. Я бережно храню седло твоей матери.

- Мама была хорошей наездницей, говорите вы? - удивилась девушка. - Она об этом не упоминала. Хотя я лишилась ее так рано, она просто не успела рассказать мне о своем детстве.

- Бабушка с превеликим удовольствием поведает тебе о том, какой чудесной была жизнь твоей матери до замужества, - сказал Ларош. - Не хочу оскорблять память твоего отца, Элизабет, но ему особо нечего было ей предложить.

«Кроме любви, большой любви, - подумала Элизабет, слишком шокированная словами деда, чтобы ответить вслух. - Бонни права: мой дед - человек холодный, бездушный и неделикатный».

Так и не прикоснувшись к десерту под предлогом усталости, она поднялась в номер. Гувернантка поспешила следом, извинившись перед Гуго Ларошем.

- Мадемуазель, как же нелегко вам пришлось! - вскричала она, едва переступив порог комнаты.

Элизабет плакала, сидя на краю кровати. Она промокнула глаза платочком, обшитым кружевами.

- Я считала себя более сильной, Бонни, - между всхлипываниями призналась она. - Все совсем не так, как я представляла. Одна мысль о том, что придется ездить верхом, меня убивает, не говоря уже о его ядовитых замечаниях! Если мне ежедневно предстоит выслушивать оскорбления в адрес папы, я лучше уйду жить к Дюкенам, на мельницу!

- Ну-ну, не плачьте так, мадемуазель, все устроится. Нелегко восстанавливать родственные связи после десяти лет разлуки и всех трагедий, которые выпали на долю вашей семьи. Напомните мне, племянник Мадлен - этот тот самый мальчик, который дал вам оловянного солдатика?

- Да, но выходит, мне это приснилось! Бонни, все кажется теперь таким далеким… Я могла попросту найти игрушку и взять ее с собой.

- Тут я с вами не соглашусь. Вы не раз рассказывали про этого мальчика, которого видели в детской, в старом замке.

- Может быть, но при деде я больше об этом говорить не буду, а то он опять грубо меня одернет.

- Вы совсем выбились из сил. Давайте-ка помогу вам снять платье и корсет!

Жесты у Бонни были материнские, очень ласковые. И ее голос проливался, подобно бальзаму, на измученное сердце девушки.

- Через день-два вам полегчает. Наверняка бабушка окажется и ласковее, и не такой строгой, как мсье Ларош. К тому же у вас есть еще один дед и братья отца. Они встретят вас с распростертыми объятиями.

- В этом я не сомневаюсь. Бонни, что бы я без тебя делала?

- Вы мне уже это говорили. Я тут, крошка моя, и я никогда вас не покину. А теперь ложитесь. Завтра, как следует выспавшись, почувствуете себя лучше.

Устроившись на кровати и натянув одеяло до самого носа, Элизабет все плакала и плакала. Ее внезапно накрыла тоска, в том числе и по нью-йоркской жизни. Не по роскошным апартаментам в Дакота-билдинг она скучала и не по размеренной и приятной жизни девушки из обеспеченной семьи. Она скучала по Мейбл и Эдварду.

«Ма, па, вы любили меня, как родную! - говорила она себе. - Вы подарили мне столько любви, и я лишь теперь понимаю: удочерение - не формальное свидетельство, а обязательства, и их вы приняли всем сердцем!»

Вспомнилась сцена прощания на пристани, несчастное лицо Мейбл, чьи тонкие пальчики дрожали, когда она обхватила ими лицо Элизабет.

«А па приказал доставить на борт этот огромный букет белых роз, чтобы я смогла почтить память мамы. Это так трогательно!»

На этом щедрость Вулвортов не закончилась: негоциант вложил ей в сумочку конверт с крупной суммой французскими банкнотами, которые он получил в обменном пункте.

- Так ты не будешь зависеть от Ларошей, если появятся какие-то дополнительные расходы, - серьезным тоном пояснил он.

Вспомнив все это, девушка пуще прежнего залилась слезами. Бонни встала, подошла и погладила ее по лбу.

- Не печальтесь, мадемуазель, - прошептала она.

- Мне уже кажется, что это была ужасная ошибка - так поспешно уехать из Нью-Йорка! Ведь если подумать, куда я торопилась? Из-за меня слегла ма. Помнишь, какая несчастная она была в то утро, когда мы уезжали?

- Нужно написать ей хорошее письмо, и не одно, это ее утешит. И вообще, кто может помешать вам спустя какое-то время с ними повидаться?

Бонни баюкала ее утешениями, держа за руку, пока Элизабет не уснула. Гувернантка вернулась в свою постель. Будущее уже не представлялась ей в розовом свете, как этим утром, и надежды на лучшее тоже разбились.