Сирота с Манхэттена

Катрин прошла в маленькую гостиную, именуемую «курительной», к мужу и отцу, не подозревая, с какими ужасами пришлось столкнуться ее ребенку. Стараясь не обращать внимания на неприятный запах табака, она прижалась к мужу, чье присутствие рядом было ей необходимо как воздух. У обоих мужчин волосы были мокрыми от дождя: они только-только вернулись в дом.

- Не могу поверить! - воскликнул Гуго Ларош. - Эта большая ель была своего рода символом поместья. Подумать только, она уже росла, когда наши края, наш замок посетил Людовик XIV, «король-солнце»!

- Чему тут удивляться: дереву больше двух сотен лет, - отозвался молодой плотник. - Но оно переломилось посредине и не умрет.

- А толку? Придется срубить его совсем, чтобы не уродовать парк, - вздохнул Ларош. - Посажу на этом месте другое, да только при моей жизни оно таким высоким не вырастет.

- Папа, милый, я тебе сочувствую! Не расстраивайся так, - воскликнула Катрин.

- Единственное, что могло бы меня утешить, - это если бы вы остались. Вы и ваши дети - оба! - со значением сказал он. - Если родится сын и если бы ты, Гийом, принял мое предложение, я бы ушел с миром, зная, что мое имущество, мои виноградники в хороших руках.

Молодая женщина едва заметно улыбнулась. Оставив мужа, она подошла и погладила отца по руке.

- Папа, тебе всего пятьдесят два, и ты еще долго будешь управлять своим великолепным поместьем!

- Кто знает, доченька, кто знает… Как говорится в Евангелии, мы не знаем ни дня, ни часа, когда Господь призовет нас к себе. Что ж, я больше не стану вас уговаривать.

Жребий брошен, и я чувствую, что ничто вас на французской земле не удержит.

В это самое мгновение вошла Адела. Она махнула рукой перед лицом, давая понять, что сигарный дым не доставляет ей ни малейшего удовольствия. Гуго Ларош поспешил швырнуть «орудие преступления» в камин.

- Вернемся в столовую! - предложил он. - Жером принесет шампанского, и мы поднимем бокалы за вас, за удачное путешествие.

Катрин с Гийомом посмотрели друг на друга, испытывая облегчение: желаемого они все-таки добились.

- Надеюсь, Элизабет не сидит и не ждет меня, - с тревогой проговорила молодая мать. - Насколько я ее знаю, она предпочла бы переночевать с нами.

- Святые Небеса! Брать такую взрослую девочку к себе в спальню? - возмутилась Адела.

- Один-единственный раз нам бы она не помешала, - резко возразила Катрин. - Дома, в Монтиньяке, я обустроила для нее маленькую комнату, смежную с нашей спальней. К тому же последние пару дней она очень плохо спала.

- Ничего удивительного. Предстоящая поездка ее, конечно, пугает, - высказался Гийом.

На этом обсуждение и закончилось. Гуго Ларош обнял дочь за талию и увлек в сторонку. Он испытывал непреодолимое желание прикасаться к ней, смотреть на нее, ощущать тонкий аромат ее лавандовых духов.

- Если окажетесь в стесненных обстоятельствах, - зашептал он ей на ухо, - тебе стоит только написать, Катрин, и я обеспечу вас всем необходимым. И еще: возвращайтесь, как только вам этого захочется! Мое предложение останется в силе, пока я живу и дышу.

- Папа, ты на самом деле такой добрый! - так же тихо отвечала молодая женщина. - Спасибо! И не волнуйся так. Нам с Гийомом не терпится оказаться в Нью-Йорке! Вчера мы даже посмеялись - можно сказать, это будет наше свадебное путешествие.

Гийом и мадам Ларош прислушивались к разговору, и последняя фраза Катрин не осталась без комментария.

- Ваше свадебное путешествие! - с горечью воскликнула Адела. - Разве это наша вина, что вы отказались ехать в Италию? Это был бы подарок с нашей стороны, но нет! Вы предпочли провести неделю на берегу Шаранты, приводя в порядок жалкий домишко, в котором собирались потом жить!

Катрин решила не отвечать, так как по голосу матери было слышно, что она чуть не плачет с досады. Она поцеловала Аделу в щеку, в то время как дворецкий, повинуясь тихому распоряжению хозяина, бросился в буфетную за шампанским. В коридоре с ним повстречалась Мадлен. Она подмигнула ему и только потом вошла в столовую.

- Мадам, мадемуазель Элизабет прочитала свои молитвы и уже спит, - объявила она, глядя Катрин в глаза.

- Спасибо, что позаботились о нашей девочке, - мягко произнесла молодая женщина. - Я боялась, что наверху, в одиночестве, ей будет страшно.

- Что вы, мадам! Я сидела возле ее кроватки, пока она не уснула. Девочка так утомилась! - солгала горничная и, отвесив хозяйке пару преувеличенно почтительных поклонов, вышла.

На верхнем этаже замка, в тиши детской, Элизабет впервые в жизни испытывала такой ужас - безотчетный, инстинктивный. У нее на глазах створки платяного шкафа приотворились и снова сошлись, оставляя маленькую щель, а после еще раз и еще, через равные промежутки времени. Она забилась под одеяло, безостановочно повторяя: «Мама! Мамочка!», но уже очень скоро, как зачарованная, уставилась через деревянные лакированные перильца своей кроватки на шкаф, дверцы которого продолжали таинственно покачиваться вперед-назад.