Сирота с Манхэттена

- А я уступил ее мольбам, Лисбет. Не сразу, после многочисленных споров, потому что совесть у меня не была чиста.

Вулворт снова помолчал. Потом, глядя на огонь, продолжил:

- К этому времени я уже очень тебя любил. Как и Мейбл…

- Не сердись на нас, милая, - стала уговаривать та. - Я потеряла покой! Ты уже начала понемногу к нам привыкать, ты улыбалась, играла с игрушками, учила наш язык. И, скажу честно, я сжигала те проклятые газеты, как только они попадались мне на глаза.

Эдвард Вулворт кивнул, соглашаясь с женой, а потом, к ее удивлению, сказал:

- Одну я все же сохранил в сейфе - это один из номеров «New York Times». Если захочешь посмотреть, Лисбет, я покажу.

- Не сейчас, нам это ничем не поможет, - отозвалась девушка. - Я его вспомнила. Моего деда по материнской линии, Гуго Лароша. Нужно будет поблагодарить Питера Форда: из-за его оплошности ко мне вернулась память, наверняка вследствие потрясения! Но как вы осмелились совершить подобное? Мой дед приехал из Франции, чтобы меня разыскать, и ему пришлось возвращаться восвояси с мыслью, что меня нет в живых!

Мейбл глотнула виски из стакана, который заблаговременно для себя приготовила. Ее сотрясала нервная дрожь.

- А вдруг этот человек, Гуго Ларош, знал, что случилось с папой? Что, если он приехал в Нью-Йорк, чтобы ему помочь? Я была еще очень мала, когда стала свидетельницей той жуткой сцены в переулке! Я вынуждена была бежать, но ведь отец мог спастись и тоже начать меня искать!

- Не так быстро, милая, угомонись! - попросил Эдвард. - Я ходил в гостиницу «Челси» на Манхэттене, где остановился твой дед. Этот адрес он указал в качестве контактной информации. Это было через два дня после публикации первых объявлений. Моей целью было понаблюдать за этим иностранцем со стороны. Коридорный в гостинице мне его показал. Ларош мне сразу не понравился: суровое лицо, надменный взгляд… Я не нашел в себе сил отдать тебя ему.

Тебя, такую ласковую и беззащитную! Выходя из отеля, я уже принял решение.

Вулворт умолк с виноватым видом, нервно потирая руки. Мейбл окинула его нежным взглядом.

- Лисбет, я виновата много больше, чем Эдвард, - призналась она. - Несколько недель я его уговаривала! Да, он решил оставить тебя у нас, но его терзала совесть. Он думал, что поступает плохо, даже очень плохо, а я, наоборот, уверяла, что ты с нами счастлива и делаешь нас счастливыми. При этом мы жили в постоянном страхе, что этот француз нападет на твой след. Он ведь мог надолго задержаться в Нью-Йорке! Мы выезжали исключительно в экипаже, и я старательно прятала твои кудри под капюшоном зимой и под соломенными шляпками летом. Так и прошло несколько лет.

Элизабет только теперь поняла, почему она так редко покидала апартаменты Вулвортов в Дакота-билдинг. Оправдания Мейбл она сочла возмутительными, они лишь усилили гнев девушки.

- Вы не имели права так поступать! - воскликнула она. - Нужно было встретиться с моим дедом, рассказать ему, что я жива. Возможно, я и боялась его в детстве, но ведь он забрал бы меня домой, во Францию! Там у меня был еще один дед, мой любимый дедушка Туан. Я вспомнила его лицо, его ласковый взгляд и наш с родителями дом на берегу речки. И я никогда вас не прощу! Никогда! Самым худшим для меня было бы узнать однажды, что после ограбления папа попал в больницу и надеялся меня разыскать. Можете вы представить его боль, его горе? Я единственное, что у него осталось!

- Не накручивай себя, Лисбет, - осадил ее приемный отец. - Я навел справки и по этому вопросу тоже. Тело твоего отца выловили из Гудзона - это официальная версия.

У Элизабет вырвался стон отчаяния. Теперь она чувствовала себя ближе к своей настоящей семье, и десять лет, прожитые у Вулвортов, представлялись жалким маскарадом.

- Как могу я быть уверена, что это действительно был мой отец? - с горечью спросила она. - Вы твердо решили оставить меня у себя, и вам было выгодно считать, что Гийом Дюкен мертв.

Сегодняшний вечер для меня - настоящая пытка, и все из-за вас! Да-да, из-за вас! Вы практически выкрали меня, спрятали от всех, заточили здесь!

Она немного помолчала, а потом выдохнула:

- Я была игрушкой, и больше ничем!

Обвинение потрясло супругов, для которых гнев и яростные упреки Элизабет и без того стали большим испытанием.

- Нет, милая, ты преувеличиваешь! - плача, воскликнула Мейбл. - Мы, конечно, не святые, но ты была нашей любимой дочкой, а не игрушкой!

- Ты слишком жестока к нам. - Эдвард вздохнул, пожимая руку жены и тем самым надеясь ее успокоить. - Лисбет, твоя правда, в некотором роде мы украли тебя у твоих кровных родственников, тем самым нарушив закон. Но подумай сама, была бы ты так уж счастлива во Франции, лишившись родителей? Мы же заботились о тебе, оберегали, и все это - из любви. Слышишь, из любви! Ты судишь нас очень строго, как это свойственно юности, но если бы тебе было шесть лет, так бы ты чувствовала и поступала?

Аргумент достиг цели. У Элизабет хватило честности и здравомыслия оценить ситуацию с этой точки зрения.