Сирота с Манхэттена

- Лисбет дописывала в спешке, даже сделала помарку, - заметила она. - И мы не знаем, когда именно она нам написала: дата не указана. Надеюсь, не случилось ничего плохого… Эдвард, некоторые слова я не поняла, а Элизабет не пришло в голову их пояснять: «префектура», «крепостной вал»!

- Я потом все тебе объясню, дорогая. Посмотрим фотографии?

- Конечно, чуть не забыла! И все из-за этого Джонсона. Вот увидишь, он влюбился в Лисбет. В противном случае вернулся бы в Нью-Йорк.

- Или поддался чарам какой-нибудь красивой француженки!

- Я огорчена, Эдвард. Столько странных новостей! Бонни и дядюшка Жан, недомогание мадам Ларош и настроения самой Лисбет… Складывается впечатление, что она готова выйти замуж ради того, чтобы жить в маленьком доме!

- Нет, дорогая, это только слова. Не расстраивайся!

Он взял фотографии. На первой была запечатлена Элизабет в платье-амазонке верхом на гнедой лошади. Она сидела очень прямо и вид имела весьма заносчивый.

- Господи, я ее не узнаю! - прошептала Мейбл.

Эдвард кивнул. На душе у него стало легче, когда он увидел второй портрет, на этот раз ростовой. Элизабет, в роскошном бальном туалете, позировала в парадной гостиной замка. Волосы уложены красивым каскадом из локонов, спускавшимся на правое плечо, платье - с дерзким декольте, расшитым жемчугом лифом, обрисовывающим тонкую девичью талию, из-под которого расходятся, подобно лепесткам цветка, многочисленные воланы из муслина.

- Платье просто чудесное! - Мейбл вздохнула. - Французский фасон. Жаль, нельзя понять по фотографии, какого оно цвета. Голубое? Розовое?

- Спросишь, когда будешь писать ответ.

Вулворты еще какое-то время смотрели на портрет как зачарованные. Эдвард, не решаясь озвучить это, думал о том, что, несмотря на улыбку, ясные глаза Лисбет выражали затаенную тоску.

- Боже мой, она хорошеет с каждым днем! - воскликнула Мейбл.

Супруги, крепко обнявшись, сосредоточились на третьей, последней фотографии. На ней были Адела, Элизабет и Бонни. На заднем плане Жюстен вел в поводу серую лошадь.

- Если это тот самый конюх. Что ж, парень красивый, - прокомментировал Эдвард. - Посмотри на обороте, дорогая. Может, это кто-то из соседей?

- Нет, это Жюстен, его имя упомянуто. Мадам Ларош еще довольно молода, и она такая миниатюрная, особенно в сравнении с Бонни, которая, похоже, еще поправилась. И на этом снимке Лисбет выглядит веселой!

Мейбл вложила письмо и снимки в конверт, который положила на круглый столик. Взволнованная, она укрылась в объятиях мужа.

- Мы никогда ее больше не увидим, - посетовала она. - Я чувствую это сердцем. И Скарлетт то же самое сказали карты. Таро предсказывают будущее!

Их новая соседка Скарлетт Тернер была очень богатой наследницей, она приобрела апартаменты на верхнем этаже Дакота-билдинг. А еще она дружила с Дорис Вулворт, невесткой Мейбл.

- Я рад, что тебе нравится общество Скарлетт, но эти ваши карты Таро… Я за логику, а это значит, способ повидаться с Лисбет мы всегда найдем. Так что не забивай себе голову всякой чепухой. Наша очаровательная соседка дурно влияет на тебя, рассказывая все эти небылицы, - укорил он жену.

- Скарлетт ничего не выдумывает, дорогой! Она видела странную фигуру в коридоре четвертого - нашего! - этажа. Полупрозрачную фигуру, которая прошла сквозь стенку! А еще она слышит непонятные звуки по ночам…[56]

- Глупости, дорогая! Привидений не бывает!

Он оборвал возражения жены поцелуем, потом поцеловал ее снова, с еще большим пылом. Мейбл встрепенулась, сбросила дезабилье. Возбужденный ее наготой, он погладил ее по груди, а потом по животу. Роскошная квартира постепенно погружалась во мрак, который только подчеркивал жемчужную белизну красивого женского тела.

Эдвард поспешно разделся сам.

- Не хочу больше ни о чем думать, - выдохнула Мейбл, обхватывая его руками.

- Нет, дорогая, думай о нас! Только о нас! - последовал ответ.

Час шальных объятий, сладострастных игр… Забылись и Франция, и замок Гервиль, и даже обожаемая Лисбет, с некоторых пор жившая на родной земле.

Замок Гервиль, четверг, 19 августа 1897 года

Было шесть утра. С тех пор как болезнь стала подтачивать жизненные силы Аделы, Мадлен ежедневно кормила ее завтраком, не уступая эту обязанность никому.

Гуго Ларош перебрался в бывшую супружескую спальню, дабы не тревожить покой жены, которая в эти дни много спала. Элизабет с Бонни, таким образом, могли по очереди дежурить у изголовья больной и следить за обеденным и вечерним приемом пищи.

Ангулемский доктор по фамилии Труссе так и не сумел диагностировать недуг по симптомам, которые ему детально описали. Он уехал, порекомендовав Аделе побольше отдыхать, принимать легкую пищу и настой ромашки.

Недомогание жены настолько угнетало Лароша, что окружающие в конце концов начали искренне ему сочувствовать.

- Бабушка поправится, вот увидишь, - твердила Элизабет всякий раз, когда они вместе выезжали на непродолжительную конную прогулку.

Казалось, слова утешения, даже пустые по сути, ему были приятны, и он благодарил внучку слабой улыбкой.