- Возвращается мсье Ларош! Уходите скорее, вон через ту дверь, и сделайте вид, что прогуливаетесь по парку, - тихо проговорил он, указывая на сводчатый дверной проем. - Я не хочу, чтобы меня выгнали.
Тем более, когда вы вернулись…
Девушка подчинилась мольбе этих черных глаз, упиваясь красноречивой недосказанностью. Ричард Джонсон был забыт. Жюстен полностью вытеснил его из девичьих грез - загорелый, золотоволосый и с таким ласковым взглядом…
- Весна придет очень скоро, моя крошка Элизабет, и для меня это будет самая прекрасная весна за много лет, - сказала Адела Ларош, которая правила экипажем. - Я уже отчаялась тебя увидеть, но вот ты здесь, и я совершенно счастлива!
Эти слова, исполненные искренней любви, не могли оставить девушку равнодушной. Она доверчиво прижалась к бабушке.
- Вы очень переменились, мадам. Прошу, не обижайтесь, но когда ко мне вернулась память, я вспоминала вас как даму строгую, слегка отстраненную.
- Я такой и была. Жила, погрязнув в навязанных мне родителями предрассудках, как в клетке. Хотя в тот вечер, когда Катрин последний раз ужинала в замке, я страдала неимоверно. У меня сердце замирало при одной мысли, что вы уезжаете. Прости, что говорю об этом, мое любимое, драгоценное дитя! Нужно отпустить прошлое, наслаждаться сегодняшним днем и вместе строить твое будущее.
«Любимое, драгоценное…» Эти слова заглушили все страхи Элизабет.
Она подняла голову, чтобы полюбоваться бледно-голубым небом, усеянным белоснежными облачками. Дорога шла вдоль берега Шаранты, вздувшейся после зимних дождей. В ее водах отражалось солнце, окружающая природа дышала безмятежностью.
- Я многим обязана мсье Дюкену, - внезапно начала Адела. - Я была ужасно несчастна, поверь мне на слово, после постигшей нас трагедии. Не знаю ни как, ни почему мне это пришло в голову, но однажды я поехала на мельницу - разумеется, тайком. Может, мне хотелось разделить свое горе с отцом и братьями Гийома… Антуан принял меня радушно, ни в чем не упрекнул. Гуго выстроил между нами и Дюкенами непреодолимую стену из пренебрежения и ненависти.
- Ненависти, говорите вы? - удивилась Элизабет. - Притом что называете моего второго деда по имени?
- После стольких лет мы с Антуаном стали добрыми друзьями. У него я научилась смирению и благодаря ему обрела веру - не ту, наигранную, которой хватает лишь для того, чтобы по воскресеньям ходить в церковь. Нет, веру истинную, которая в сердце. И Господь, наверное, простил все мои былые грехи, раз мне даровано невероятное счастье - снова обрести тебя. И я сумею тебя защитить!
Если бы Элизабет не смотрела так восторженно на приближающиеся крыши мельницы и крытый вход с большой дверью, она бы спросила себя, от чего бабушка собирается ее защищать. Но она, чувствуя, как сильно бьется у нее сердце, уже ничего не слышала: коляска въезжала на просторный, весь в весенних лужах двор.
- Господи, просто не верится! - пробормотала она. - Тут все как раньше!
Вид замка оставил ее почти равнодушной, увидев же сложенные из грубого камня стены, ставни цвета обожженного дерева, она содрогнулась от необычайного волнения. Тут, в этих старинных постройках и домике родителей в Монтиньяке, прошло ее раннее детство.
Антуан Дюкен вышел на порог и помахал рукой. Лицо у него было очень доброе, все в морщинах. В голубых глазах старика стояли слезы.
- Дедушка Туан! - вскричала девушка, выпрыгивая из коляски. - Дедушка Туан, милый!
Она побежала ему навстречу, раскинув руки, прямо по лужам, не заботясь о том, чтобы не испачкать юбки. На ее возгласы из дома выскочили Пьер и Жан.
- Моя девочка! Моя красавица! - сквозь рыдания восклицал старый мельник, заключая ее в объятия.
Слова больше были не нужны. Они крепко обнимали друг друга, чтобы увериться, что это не сон.
- Мадам Адела, неужели это Элизабет? - изумился Жан, перехватывая поводья. - Я бы ее не узнал!
- Уверяю тебя, Жан, это она. Просто наша девочка выросла.
Пьер, потрясенный, молча потирал подбородок. Он почему-то оробел, так и остался стоять, где стоял.
- Ну в каком виде мы встречаем племянницу! - продолжал Жан. - Оба с ног до головы в муке! Мы как раз насыпали мешки, чтобы отвезти в Вуарт.
- Вам нечего стыдиться, господа, - весело отозвалась Адела. - Ремесло мельника - в ряду самых почетных. Если бы не вы, из чего бы сограждане пекли хлеб?
Чтобы получше рассмотреть девушку, Антуан Дюкен слегка отстранился, но из своих объятий ее не выпустил.
- Дай полюбоваться собой, моя крошка! - с трудом переводя дух, сказал он. - Слава Господу нашему за его бесконечное милосердие! Я смотрю на тебя после стольких лет траура, сомнений и тщетных надежд!
Мельник знаком подозвал сыновей, которые все еще стояли возле экипажа. Адела, опершись на руку Жана, соскочила на землю, потом мягко подтолкнула молодого человека вперед.
- Дядя Пьер! Дядя Жан! - воскликнула Элизабет, оборачиваясь.