Сириус Б (СИ)

Похоже, все-таки, что стоящую национальную идею нельзя вот так - взять да и выдумать. Скорее всего, такая идея должна родиться как бы сама, словно Афродита из пены жизни, так сказать. Здесь главное - не пропустить сам момент рождения, а затем взять его, да и грамотно озвучить. Принять роды, так сказать. Так, это уже теплее. А что у нас имеется на жизненном фронте? Да, собственно, ничего. Не может же толковая идея родиться из повального оффшорного воровства, пьянства и беспрерывного оформления различных казенных бумаг - всех этих разрешений, дозволений, заключений, справок, виз, резолюций, отчетов в налоговую? Или все же может?"

Эмилий попытался проследить развитие такой вот необычной национальной идеи во времени и невольно содрогнулся. Ему представились большие червленые сундуки, закопанные в каком-то темном лесу под раскидистым дубом. Они были под завязку забиты полусгнившими пачками разноцветных банкнот, и кипами гербовых бумаг с печатями. А самое обидное было то, что эти сундуки никто даже не собирался искать, а уж тем более - откапывать.

Вдруг в кармане Эмилия грозно запел разноголосый мужской хор акапелло:

Вставай проклятьем заклейменный,

Весь мир голодных и воров!

Этот рингтончик Эмилий установил на свой смартфон совсем недавно из все того же, присущего ему озорства и сейчас был этим чрезвычайно доволен. Он вынул из кармана смартфон, но нажимать на окошко с конвертиком не спешил, давая всем присутствующим насладиться редкостным хоровым пением. В зале вдруг установилась мертвая тишина, и на Подкрышена уставилось несколько десятков пар удивленных, растерянных и озадаченных глаз.

Кипит наш разум возмущенный,

Он страшный бой вести готов!

"Что - не нравится, да? - думал Эмилий, бросая короткие ответные взгляды и незаметно увеличивая громкость. - Аппетит вдруг пропал, да?" Городской прокурор, казалось, совсем позабыл о своем гусе. Сначала он смотрел на Эмилия с изумлением, а затем грозно насупил брови и уже потянулся рукой к своей горловой салфетке, словно бы намереваясь резким начальственным движением вырвать ее из-за воротника.

Весь мир засилья мы разрушим,

До основанья, а затем,

Надрывался либеральный до самого последнего своего микрочипа"Samsung Galaxy":

Мы своего насилья мир построим,

Он будет нравиться не всем!

Суровые мужские голоса умолкли и какой-то противный писклявый фальцет, петушиным криком поставил музыкальную точку:

Затем и этот мир мы перестроим,

Чтоб стало весело совсем!

В зале тут же наступила разрядка - все сразу заулыбались, кто-то крикнул:"у-лю-лю-лю!", кто-то захлопал, а прокурор расправил брови, покачал головой и начал медленно заправлять свою салфетку обратно.

- Дешевая и глупая песня, - заметила Аделька. - Нужно было пропеть: "чтоб завертеть его совсем", тогда будет правильно. Что там?

- Эсэмэска, - сказал Эмилий, нажимая большим пальцем на изображение конверта.

На экране появился текст: "Миля солнышко лети сюда скорее силантий совсем без своей бабы одурел ведь ането улетит все прямо в космос дядя митя".

Эмилий перечитал послание несколько раз. "Что за вздор? - подумал он с меланхолическим раздражением. - Какой еще дядя Митя? Минуточку, это Митроха, что ли? Уже перепились, значит. Совсем одурели, обормоты. И что это за фамильярность такая, называть меня вот так запросто - "Миля". Хамство, конечно, так и прет. Разве культурный немецкий рабочий может сказать своему работодателю: "Эй, Зигги, лети сюда". Конечно, нет. Он скажет: "Уважаемый Зигфрид Адольфович, не найдется ли у вас свободной минутки, чтобы заглянуть на предприятие..." или как-то так. А здесь, пожалуйста - "Миля", подумать только. Как будто я с ним на брудершафт пил. Хотя, может быть и пил. После этих распроклятых полян два дня в себя прийти не можешь, а уж что на самих этих полянах происходит... припомнить нет никакой возможности".

- Что там? - спросила Аделька.

- Да, ерунда, - ответил Эмилий. Он на минуту задумался, а затем быстро набрал ответ:

Скачите лугом, полем, лесом,

Гоните зебр на водопой,

А я пройду по небосклону,

Никем не узнанный, немой.

Он отправил ответ, и хотел было уже спрятать смартфон в карман, как вдруг прямо перед ним, в каком-то облачном овале материализовалось трехмерное изображение Митрохи. Дед был одет в синюю фуфайку и оранжевую каску, а в руке крепко сжимал смартфон устаревшей модели (точно такой пропал у Подкрышена в прошлом году). Изображение покачало головой и спросило у Эмилия:

- Уже нюхнул, да?