Синто. Героев нет

— Иди, поспи несколько часов, — сказала я и отвернулась, чтобы не видеть обиды на его лице. — У меня все равно есть еще срочные дела.

— Может, мне уйти? — спросил он, глядя мне в лицо.

— Если хочешь, — я ответила на его взгляд.

— Не хочу.

— Тогда иди спать, я хочу протанцевать с тобой эту ночь, удивляюсь, почему мы раньше этого не сделали.

— Алекс не будет играть, — беседа перешла в другое русло.

— Ничего, у меня есть хорошие записи.

— Может, ты тоже захочешь подремать днем, — говоря это, он взял меня за руку и поцеловал запястье.

— Не исключено, — я попыталась мягко высвободить руку. — Иди.

Разогнав своих дорогих, в прямом и переносном смысле, гостей, я записала письмо Бромерам и отнесла его Эзре для официальной пересылки. Он посчитал, что я слишком мягко обошлась с нарушителями, но вслух этого, конечно, не сказал. Потом я провозилась больше часа, настраивая некоторые покупки на себя. Сумки, оружие, средства связи — все делается так, чтоб узнавало хозяев. Конечно, стопроцентной защиты это не дает, но для Дезерта сгодится.

Покончив с этим, я призадумалась, чем еще себя занять, и решила поискать Алекса. Хоть наш парк и был теперь самым безопасным местом в округе, следовало проверить сохранность столь неприспособленного к жизни гостя. Надо же — не умеет пользоваться оружием, что там уметь? С такими мыслями я направилась в парк, решила его не окликать, так интереснее и дольше буду искать, все равно делать больше нечего. Нашла я его в укромном уголке под деревом, возле маленького ключа, который, превращаясь в ручеек, заболотил поляну. Я еще в детстве, польстившись на высокую зеленую траву, попыталась на ней повалятся, но не тут-то было; хорошо, хоть не сильно порезалась об эту осоку. Я подошла и села немножко поодаль, там, где посуше. Какое-то время мы сидели молча, я рассматривала Алекса, а он наблюдал за осокой, которую шевелил легкий ветерок.

— Вы меня презираете? — он застал меня врасплох этим вопросом.

— Нет, я слышала, как вы играете, Алекс; тот, кто это слышал, не может вас презирать — только удивляться.

— Удивляться? Чему? — он развернулся ко мне.

— Откуда эта сила в вас берется и куда уходит.

Он понимающе кивнул и посмотрел на меня, как обычно смотрят при знакомстве, пытаясь определить, что за человек перед тобой; похоже, что только сейчас он увидел меня.

— И что думаете вы? — поинтересовался он.

— Я думаю, вы боитесь управлять этой силой, боитесь, что, подчинившись вам, она уменьшится и уже не будет так ранить и шокировать. Вы больше всего боитесь, что ваш талант превратится в обыденность.

— Как странно встретить человека, который тебя понимает… — сказал он сам себе.

— Я вас понимаю, Алекс, но не одобряю. Тем, что вы почти не играете, вы подрезаете крылья таланту, вы душите музыку, не даете ей света признания.

— Мне не перед кем играть, — сказал он оскорбленно.

— Вот как… — теперь оскорбилась я; да что он о себе думает, кандидат в пациенты психлечебницы!

— Не обижайтесь, я не имел в виду вас, я говорю о гостях Дома…

Я бы могла ему высказать, что не в его силах меня обидеть, но вместо этого произнесла:

— Вы хотите сказать, что среди стольких людей не находится никого, кто бы понимал музыку и мог сопереживать? Мне не верится.

— Может, и находится, — он опять вскинулся, — но я не могу играть только потому, что этого от меня ждут, я не музыкальная шкатулка с кнопкой. Я не могу подстраиваться под чьи-то прихоти, как… — он осекся, поняв, что наговорил лишнего.

— Как кто? Как Эфенди? — я разозлилась. Уж кто бы попрекал донжана его профессией, но только не неудачник — музыкант, живущий за его счет. Кто из них двоих проститутка, для меня вопрос не стоял, и так ясно. Я встала, развернулась и молча пошла к дому; надеюсь, этому уроду — и моральному, и физическому, хватит ума не попадаться мне на глаза.

Когда я зашла в дом, то услышала голос Эфенди, он о чем-то договаривался. Войдя в комнату, я засмотрелась на него. Черные брюки из м-замши не липнут к телу, но обрисовывают все, что надо, все синто такие носят, они очень удобные, я сама в таких, только светлых и более облегающих. Белая свободная рубашка с широким воротником — дань моде под восемнадцатый век дополетной эпохи и широкий шелковый темно-зеленый пояс подчеркивали его стройность, а высокий рост не давал широким плечам утяжелить фигуру. Мужчина, от вида которого у меня улучшается настроение, и, похоже, не только у меня.

— Я вспомнил, что бронировал лошадь на сегодня, — пока я медитировала, глядя на него, он успел закончить разговор.

— Давай попробуй… Не получится — ничего страшного, — добавил он лукаво.

Я улыбнулась на его подначку. Психолог дипломированный, поннимает: мне нужны сильные впечатления, чтобы вытеснить мысли о прошлой ночи, а сидя дома, я их не получу. Что ж, не спорю, нужны.

— Когда?

— Прямо сейчас…Только Алекса надо предупредить.

— Не волнуйся, я попрошу Эзру о нем позаботиться.

Эфенди накинул длинный жилет из той же черной м-замши, а я переставила цвет армкамзола на темно-зеленый, как его пояс.