Синтез

Но картины, которые были автоматически зарегистрированы головизионными камерами, дают полное представление о размерах катастрофы. Вот на концерте в филармонии замирают все музыканты и весь переполненный слушателями зал. Они сидят такие беспомощные и смотрят друг на друга пустым, невыразительным взглядом. Сидят… Инструменты упали на пол, и тишину нарушает только скрип дирижёрского пюпитра, гнущегося под тяжестью самого маэстро, который почивает на нём в неестественной позе. Спортсмены, бежавшие в это время по стадиону, вдруг сбавляют скорость и ложатся на дорожки. Борцы резко останавливаются в разгаре ожесточённой схватки. Песенка замирает на устах певицы, а головизионный ведущий Рыпс первый раз в жизни замолкает на полуслове.

И так прошёл первый час после того, как оборвалась биография человечества.

*

Муанта как раз входил в головизионный центр в обществе Гонсалеса.

— Ваше превосходительство, — повторял компьютер, в отчаянии мигая огнями, — что-то случилось… что-то очень плохое: центр не отвечает… Это, ваше превосходительство, авария, огромная, опасная авария.

— Ты знаешь, как его выключить? — спросил Муанта сидящего у стены человека в голубом комбинезоне, указывая на робота.

Тот кивнул головой.

— Так выключи его! — приказал Муанта.

Человек встал, подошёл к роботу и бесцветным голосом сказал:

— Выключься!

— Я не могу, — ответил Гонсалес. — Я из надзора.

Человек не прореагировал на ответ. Он стоял напротив Гонсалеса, но, по сравнению с этой машиной, в неистовстве посылающей сигналы тревоги, выглядел манекеном.

— Соедини меня с надзором, — рявкнул Муанта.

Человек подал ему видеофон. На экране появился сидящий в кресле шеф компьютерного надзора.

— Выключи робота под номером 08253, — приказал Муанта.

Тот нажал на какую-то кнопку, и Гонсалес умолк.

— Теперь за дело!

Муанта велел безвольным работникам головизионной студии приготовить всё необходимое для вещания на целый мир. Сонные, лишённые собственных мыслей фигуры выполнили его приказание. Они действовали даже достаточно чётко, и если бы не эти пустые взгляды…

Диктатор появился перед глазами случайных зрителей всего мира и распорядился:

— Все соберитесь перед головизорами, все! И те, кто сейчас на меня смотрит, пусть пойдут и приведут остальных, которые не смотрят.

Муанта долго, очень долго выжидал, прежде чем продолжить. Он вычислил всё с большой точностью, — впрочем, у него было время, он никуда не спешил.

А потом диктатор огласил свой манифест.

— Люди! С сегодняшнего дня вы станете действительно счастливыми. Благодаря моей прекрасной идее вы начнёте жить как следует. Вам не придётся ни о чём беспокоиться. Я буду решать за вас. Ежедневно, в это же время вы должны собираться перед головизорами, и я буду говорить вам, как надо жить. А теперь слушайте внимательно мои указания!

Итак, каждый должен выполнять свою обычную работу (за исключением шефа компьютерного надзора — ему я скажу потом, что он обязан делать), но выполнять хорошо и чётко. Закончив работу — ложиться в постель и спать. Потом проснуться — и снова за работу. Что-нибудь съесть. Потом прийти домой, включить головизор и ждать!

О Земля, Земля! Ты уже столько видела и ещё немало увидишь!

Начались страшные дни. Кошмарные дни. Ужасные. Хотя трудно определить, в чём, прежде всего, выражалась их чудовищность.

В том ли, что люди молчали, пока им не приказывали говорить?

В том ли, что они работали без радости и огорчений?

Или, может, в том, что никто, кроме театральных критиков, не ходил в театр, но актёры, несмотря на это, постоянно играли одни и те же спектакли?

Или же в том, что, хотя журналисты писали статьи, а типографские работники печатали газеты, люди начали их покупать только после приказания Муанты, спохватившегося, что не всё идёт гладко?

Тяжёлыми были первые дни, пока Муанта ещё не постиг, сколько всяких занятий, кроме работы и сна, существует в жизни людей. Потом он то и дело составлял подробнейший график, а его выступления длились всё дольше. Он должен был приказывать чистить зубы и ходить на прогулки, кормить собак и посещать кафе.

Но каждый последующий день оказывался ещё труднее! Чем больше приказов исходило от диктатора, тем ужаснее выглядел мир, населённый людьми, которые без радости делали гимнастику, без удовольствия гуляли и ели пирожные, которые бесцельно и безо всякой личной заинтересованности работали.

А Муанта ходил среди них, день ото дня всё испуганнее, стиснутый колпаком, натирающим ему шею, и пытался внушить самому себе, что именно этого он и желал.

— Послушные, — бормотал он про себя, — послушные, работящие, дисциплинированные. Только маловато в них радости. Нужно будет приказать…