— У меня запрограммирована другая система ценностей, ваше превосходительство, — объяснила машина.
На четвёртый день после приезда детей на острове разбушевался ураган. Ветер разносил водяные брызги и срывал с террас тенты. Волны ритмично ударяли в огромные, наполненные кислородом металлические сосуды, а по иссиня-фиолетовому небу перемещались ещё более тёмные, почти чёрные тучи.
Из-за такой ситуации завтракали в доме.
— Пошумит, пошумит и пройдёт, — сказал дедушка. — Не беспокойтесь, дети, такая буря длится самое большее пару часов.
— А всё же вы могли бы хоть немножко регулировать погоду, — обратилась Глория Лэмб к дедушке. — Гораздо лучше заказать погожий день, чем сидеть и ждать, пока прекратится гром и молнии. Счастье, что у нас с Мареком есть работа!
— Простите, пожалуйста, — сказал Марек, — но сегодня я предпочёл бы не смотреть ваших «ракурсов». Я, кажется, немного устал.
— Ты нездоров?
— Нет, но для первого раза этого было очень много. Честно говоря, с меня хватит.
Все разговоры за столом вдруг оборвались. Слышно было только свист ветра.
— Хватит? — удивилась Глория. — Это не напоминает тебе о былых временах? Не доставляет удовольствия?
— Нет, — вежливо ответил Марек. — Меня это скорее раздражает. Здесь столько неестественности, преувеличения! Всё слишком прекрасное, помпезное, все слишком умные. Извините, если я вас обидел, но, честно говоря, у этих «ракурсов» один недостаток. Они чересчур великолепные, чтобы иметь что-то общее с моими временами. Мой папа, моя учительница были обыкновенными людьми, а тут всё ужасно элегантное, изысканное. Это какая-то идеализация.
Глория смерила Марека недружелюбным взглядом.
— Кто тебе это сказал? — спросила она. — Откуда у тебя такое знание искусства? Это Август, да?
— Глория, я… — начал художник.
— Ничего не говорите, — прервала она. — Не надо оправдываться! Идеализация! Я идеальна! Вот именно, я этим горжусь. И поэтому я уйду, не хлопнув дверью! А вы бы в такой ситуации хлопнули, не правда ли? Так вот я — не хлопну!
И она вышла.
Август Тоникер первым прервал молчание. Откашлявшись, он спросил:
— Скажи мне, Марек, откуда ты знаешь определение «идеализация»?
— Не знаю, не помню. Когда что-то приукрашивают, не замечают недостатков — вот тогда это идеализация.
— Боюсь, что ты не знаешь, какое значение приобрело сейчас данное слово. Тут вопрос деликатный, и об этом знают, пожалуй, только взрослые. Однако, я думаю, в подобной ситуации… Детям об этом не говорят, да и зачем? Практически… Я должен… так вот… я могу при тебе, Фунг?
— Да пожалуйста!
— Сорок лет тому назад научились управлять генами, — продолжал Тоникер. — Родители могли заказать себе девочку или мальчика по своему вкусу, исходя из моды. Не существовало никаких запретов, и многие хотели, чтобы их дети были очень красивые, очень умные, ну, такие, как Глория. Появился термин «идеализация потомства». Таким путём рассчитывали усовершенствовать человечество. При всём желании я не смогу описать той сумятицы, которая возникла во всём мире из-за подобного вмешательства в гены. На свет появилось множество прекрасных, идеальных детей, к тому же отлично сознающих своё совершенство. Счастье, что вовремя распознали их уродство.
— Уродство? — удивился Марек.
— Уродство, — повторил художник. — Безупречность обернулась таким же увечьем, как горб или слепота. И этим идеалам совсем не помогло сознание, что они идеалы. Они оказались слишком прекрасными и поэтому немного нечеловеческими. Хорошо ещё, что психологи довольно быстро сориентировались в размерах опасности. И тогда идеалам, которых уже не удалось спасти, посоветовали заниматься искусством, поскольку лишь на данном поприще они могут работать, не причиняя вреда себе и другим. Глория расценила твоё замечание как обычную колкость, спровоцированную, конечно же, мной. Я ей всё объясню! Извините!
Август Тоникер поднялся и направился в комнату актрисы.
Эля смотрела на свои руки и думала: «Сколько раз я огорчалась, что у меня чересчур короткие, некрасивые пальцы. Я хотела быть совершенной и великолепной, а ему такие вовсе не нравятся! И он сказал ей об этом! Сказал, чтобы доказать свою смелость! Конечно, он не трус! Как же хорошо, что я обыкновенная, обыкновенная, обыкновенная…»
Маленький поэт Фунг поднял вверх два пальца в знак того, что хочет взять слово, и заявил:
— Во избежание недоразумений нужно уточнить: я тоже идеал. Только, к счастью, из бракованной серии.