Синий ветер

— А то вот еще с Дроздовым такая петрушка была. Ехал он в карьер за грунтом, порожняком, значит. Только что подморозило, дорога хорошая, под горку машина и вовсе быстро бежит. И вдруг — бах! — баллон лопнул. Должно быть, камень острый попался или еще что. Ну, тут уж далеко не ускачешь, вылезай и меняй. Дроздов приподнял домкратом левый передок, снял колесо и полез в кузов за запасным. Заглянул и охнул — медведь! Как он туда забрался, черт его знает. А Дроздов, вместо того чтобы в кабину потихоньку забраться, с перепугу заорал на него. Ну, ясное дело, медведь на него, а он от него. Бегают вокруг машины, запыхались оба. Все-таки изловчился Дроздов, нырнул в кабину. А медведь тоже лезет. Что делать? Включил Дроздов скорость и выжал сцепление. Машина дернулась, соскочила с домкрата и пошла. Ну, сколько она там шла? Метров десять, не больше. Но медведь испугался и ушел в океан. А потом с Дроздова за погнутую ось высчитали…

Рассказывает Глазков монотонно, речь его течет удивительно плавно и убаюкивает. Отогревшись, Олег начинает дремать.

Проснулся он оттого, что заглох мотор.

— Что-нибудь случилось? — спросил он Глазкова.

— Бензин кончился.

Оставшееся тепло выдуло минут за пять, хотя ветер как будто начал стихать. Шел четвертый час утра. Вера молчала, кажется, она тоже дремала. Олег закурил. Неожиданно Вера попросила:

— Дайте и мне сигарету.

Он протянул ей пачку, Вера долго не могла вытащить сигарету.

— Разрешите и мне, — сказал Глазков. — Я хотя и некурящий, а все теплее будет.

Они прикуривали неумело, тыкались в пламя спички, как слепые котята. Олег заметил, что выбившаяся из-под платка Веры прядь волос покрыта инеем. Вера сидела скорчившись, поджав под себя ноги. Олег только сейчас догадался, что ей холоднее, чем им с Глазковым. На них были теплое белье и ватные брюки, а на ней тонкие шерстяные гетры.

Унты он снял быстро, а брюки было стягивать труднее.

— Что вы там возитесь? — спросила Вера.

— Ищу более удобную позу.

— Смотрите не усните.

— Да уж как-нибудь. — Наконец ему удалось стянуть брюки. — Прошу вас, Вера Ивановна, поменяться со мной местами и по возможности не обращать внимания на мой костюм.

— А в чем дело?

— Идите сначала сюда.

Он помог ей перебраться на заднее сиденье. Благо, в машине было темно, и она ничего не заметила.

— Переодевайтесь. — Он положил ей на колени брюки.

— Что это?

— Штаны. Теплые, на вате.

— А вы?

— Мне и так тепло. — Он перебрался на переднее сиденье.

— Я не надену.

— Пока что старший тут я, и это мой приказ. А приказы не обсуждаются.

— Надевайте, — сказал Глазков и погасил лампочку, освещавшую щиток с приборами.

Она тоже долго возилась с этими брюками, потом положила руку на плечо Олега:

— Спасибо. Я и в самом деле закоченела. Теперь теплее.

— Вот и хорошо.

Глазков опять рассказывал:

— У меня братишка в Средней Азии служит. Так они там от жары загибаются. А спрятаться некуда…

Он долго и подробно рассказывал о своем брате, о том, как тот однажды чуть не утонул в речке, как потом их обоих мать дубасила мокрыми штанами и они сидели на печке:

— …А кирпичи горячие, голым местом коснешься, как на сковородку сядешь. Мы гогочем, мать это еще больше злит, а тут еще Шурка снизу подзуживает…

Он опять говорил монотонно и плавно, но теперь ни Олега, ни Веру уже не клонило в сон. Им было холодно. А ветер ничуть не унимался, за стеклом стремительно неслась снежная лавина, и порой казалось, что это не снег, а машина мчится сквозь снежную пелену. У Веры даже начинала кружиться голова. «Наверное, это от голода», — решила она. Было уже семь утра, а она вчера последний раз поела в солдатской столовой в час дня. Стоило ей подумать о еде, как мучительное ощущение голода целиком овладело ею, притупило все остальные чувства, и даже холод не казался теперь столь страшным.

Может быть, поэтому, когда Борисов предложил идти, она согласилась, хотя и понимала, что это рискованно, можно заблудиться и потерять даже эту промерзшую, но укрывавшую их от ветра машину.

Они связались веревкой, чтобы не потерять друг друга. Первым шел Борисов, за ним Глазков, Вера шла последней. Собственно, они не шли, а карабкались. Снегу было выше пояса, и он только сверху был рыхлым, снизу его плотно умяла пурга, и выбираться было трудно.

Но больше всего они боялись потерять направление. Пурга кружила со всех сторон, направление ветра было ненадежным ориентиром. Единственной надежной приметой был мох. Они откапывали его через каждые сто — сто двадцать метров, и на это уходило времени больше, чем на само передвижение. Им надо было идти на восток, а мох был гуще с южной стороны. И если Борисов и Глазков должны были откапывать его, то Вере доверялось определять его густоту. Каждый раз, когда они останавливались и, отвязавшись друг от друга, начинали копать, Вера снимала рукавицу и отогревала руку у себя за пазухой, чтобы пальцы были чувствительнее.