Синий мопс счастья

Трегубова попробовала отвертеться от «лестного» предложения. Меньше всего ей хотелось стать участницей самодеятельного действа, работать в непрофессиональном коллективе. Да и с какой стати тратить время на дурацкие забавы? У Леоны ни одной свободной минуты нет.

Услыхав от студентки: «Спасибо, но я ужасно занята», Сергей Васильевич буркнул:

– Освободись.

– Это маловероятно, – проявила строптивость Леона.

– Значит, так, – спокойно сказал Сергей Васильевич, – либо ты исполняешь роль кормилицы и наш спектакль завоевывает призовое место… либо…

– Что?

– Экзамен по моему предмету сдать не сумеешь, – принялся загибать пальцы педагог, – потом пойду к ректору и сообщу ему о существовании «Арлекино». Боюсь, старику не понравится, чем ты занимаешься, а еще пропускаешь занятия, не ходишь на лекции. Естественно, из вуза тебя не выгонят, но большие неприятности получишь. Вот и рассуди, что выгоднее: исполнить хорошо знакомую роль, ты ведь уже ее играла в учебном спектакле, или потратить много нервов.

Пришлось Леоне, скрипя зубами, бегать в академию на репетиции.

– Ну не гад ли Сергей? – возмущалась сейчас Трегубова.

– Гад, – согласилась я. – Из всего вышесказанного я сделала вывод: он в «Арлекино» не работает, вам не помогает и денег тут не получает?

– Кто? Касаткин? – спросила Леона и вытащила из ящика стола пачку сигарет.

Я изумилась. При чем тут Борис Сергеевич Касаткин, хозяин и ректор Академии медицинской психологии?

– Какой Касаткин?

– Сергей Васильевич, – пояснила Леона.

Тут только мне пришло на ум: ни разу, ни от кого я не слышала фамилии педагога.

– Он Касаткин?

– Да, – кивнула Леона, – довольно известная в мире театра фамилия, династическая. Дед Сергея играл на сцене, мать актриса, отец был гениальным театральным художником. Вот только природа на детях отдыхает. Касаткина в институте из милости держит, в память о великих предках. По мне, так ужасно всю жизнь жить через запятую, но некоторым нравится.

– Ты о чем? – не поняла я.

Леона захихикала.

– Ну, как этому гаду представляться незнакомым людям? «Здрасте, Сергей Васильевич Касаткин»? Ну и что? Приходится ему, через запятую, добавлять, сын Василия Касаткина, того самого, который театральный художник. Вот тут лицо человека, в особенности если он из мира кулис, светлеет, он восторгается: «Ну надо же! Сын великого Касаткина! Очень, очень рад встрече!» Лично мне кажется, что следует самому добиться успеха в жизни, в особенности мужчине, но кое-кого устраивает существование в тени славы отца. Сережка из последних, сукин кот. Мерзейшая личность.

В моей голове смутно вертелись какие-то пока зыбкие догадки. Борис Сергеевич Касаткин и Сергей Васильевич Касаткин. Однофамильцы? Родственники? Что связывает мужчин? Гликерия Петровна случайно обронила, что ректор платит руководителю кружка три тысячи долларов в месяц. Совершенно невероятная сумма, столько не зарабатывают педагоги нигде, ни в государственном, ни в частном вузе. За что тогда получает такую зарплату Сергей Васильевич? Какие услуги оказывает ректору? Добывает первые места на конкурсе студенческой самодеятельности и привлекает тем самым в академию новых, платежеспособных учеников? Ну и бред приходит порой мне в голову.

Да платит ли Борис Сергею? Гликерия Петровна, шпионившая за своим сыном, могла ошибаться, что-то не так услышала, какую-то фразу не разобрала, сделала неверные выводы. Ведь бабуся, абсолютно искренно принимавшая меня за Нину Рагозину, прибежавшая на встречу в мини-юбке и сапогах-ботфортах, была уверена в своей неприметности и совершенно не заметила обращенных на нее взглядов. И еще она утверждала: сын теперь много зарабатывает, даже купил «Мерседес», а источник его благосостояния – «Арлекино». Кстати, а откуда у Сергея Васильевича немалые средства? Чем он занимается?

Глава 29

– Где ты живешь? – неожиданно спросила Леона.

– Не слишком далеко, в районе Ленинградского проспекта.

– Отлично, я на Фестивальной, давай подвезу, – предложила Леона.

– С удовольствием, буду признательна.

В дороге мы молча слушали радио, притормозив около моего подъезда, Леона сказала:

– Извини, наступаю каблуком на больное место, но все же спрошу: ты собираешься лечиться?

– А смысл? – спросила я, тут же чувствуя, как к голове подступает мигрень. – Лучше тихо умереть, не мучая близких, никому не расскажу правды, пусть потом вспоминают меня молодой и веселой, не хочу уходить в слезах, рыдать от жалости к себе.

– Один из моих клиентов профессор, – настаивала Леона, – мировая величина. Дай мне номер телефона, позвоню и соединю тебя с ним. Может, он чего и придумает.

– Спасибо, но, право, это зря. В последнее время все врачи, глядя на результаты моих исследований, пугаются почти до потери пульса.

– Все равно, диктуй цифры.

– Ну пиши, – согласилась я, – только прошу, не разговаривай ни с кем, кроме меня, хорошо? Хочу сохранить все в тайне, не подведи!

Леона спрятала клочок бумажки в сумку.