Саша Веселов раздвигает высокую траву. Груда камней. Щепочка торчит будто случайно. И по этой щепочке течет жидкость. Холодная, кисловато-сладкая. То есть такая, какая нужна в жару, когда пересохло горло, когда кажется, что сию минуту умрешь, если не выпьешь воды.
— П-позвольте, — удивленно говорит Юра Мухин, в числе первых пробившийся к источнику, — это компот!
— Какой компот?!
— Дайте мне. Ребята, раздайся!
— Погоди, разольешь!
— Правда!
— Что правда?
— Компот!!
— Вот черти! Кто это придумал?
— А здорово.
И вот перед Линой вырастают почти одновременно Юра и Павлуша с кружками.
— Нарзан на меду, — говорит смеясь Юра.
— Пей, Лина, — вторит ему Павлуша.
У Лины отчего-то першит в горле, и, выпив залпом почти всю кружку, другую она разливает и отдает ребятам:
— Это ваше…
Губы у нее влажные, глаза смеются, в горле уже не першит. И любит она этих двух ребят, любит… Только которого сильнее, этого никто не знает.
Вскоре на придорожных громадных камнях появляются надписи:
Первая:
Вторая:
Третья:
Четвертая:
Наконец недалеко от лагеря щит. На нем написано:
— В самом деле, вперед! — кричит Юра. — Долой малиноопасность! Спасибо старику Камнепадову.
— Ха-ха-ха!..
— О-ох-хо-хо!..
Куда же девалась усталость?
Да разве ей здесь место?
Конечно, ребята выяснили, что в груде камней была спрятана бочка с компотом. Осталось неясным только, кто открыл кран. Вероятно, Саша Веселов. Он ведь первый подошел к источнику. И объявление на щите оказалось чистейшей мистификацией. Лагерь был на месте. Но это объявление имело целью проверить, а хватит ли сил и выдержки пройти, если потребуется, еще три километра?
И вот головное отделение выходит на линейку, выстраиваясь в затылок; рядом строится другое, третье, четвертое, пятое…
На линейке начальник лагеря, начальник учебной части — все начальство. Рапорт. Новички не шелохнувшись слушают, как докладывает командир отряда Николай Григорьевич Прохоров. Потом приветствия, цветы, смех и команда:
— Разойдись! Мыться, бриться, прихорашиваться!
Лагерный флаг колышется в небе. В душевом павильоне дым коромыслом. В столовой накрыты столы. Цветы стоят в вазах. В лагере оживление. Новички вернулись значкистами.
Вот и все. Смена закончила свою работу. Больше нет занятий. Маршрутную комиссию, в которой заседают такие заслуженные альпинисты, что, кажется, знают каждый камень и каждую трещину по пути к любой вершине, — не беспокоят. Врач отправился собирать малину, а раньше он не имел времени, чтобы вылезти из своей медицинской мансарды над клубом.
Вчера в торжественной обстановке выдали значки. Вечером устроили бал и Павлуша танцевал с Линой. А сегодня после завтрака Лина сидит с Юрой на солнцепеке у бассейна. Они загорают и о чем-то говорят. О чем?..
Вообще последний день в лагере — день грустный.
А ведь солнце сияет с утра и вершины по-прежнему гордо возносятся к синему небу, и среди них та, снежная, на которой они позавчера были.
Но уже нет того постоянного волнения, которое испытывал каждый альпинист в лагере: какая завтра будет погода, разрешит ли врач идти с почти зажившей мозолью, утвердит ли маршрут восхождения маршрутная комиссия, а главное — выпустит ли еще после всего этого начспас.
Теперь готовиться не к чему. Все уже за спиной. В прошлом. И от этого, очевидно, грустно.
Павлуша устроился у входа в палатку — готовит снаряжение к сдаче. Этим же делом заняты и другие бывшие новички, кроме тех, кто сдал свое снаряжение еще вчера и завтра на рассвете уходит на перевал, к морю.
Кто расстилает на солнце для просушки походные палатки и сослужившие службу штормовые костюмы, кто развешивает между деревьями капроновую веревку, а худой и высокий Женя Птицын из Днепропетровска ходит по лагерю:
— А нет ли у кого, ребята, лишнего ледоруба? Куда-то задевался, понимаешь?
Павлуша скальным крюком ожесточенно выковыривает грязь, застрявшую между триконями ботинок.
Действительно, обстоятельства сложились глупо. То есть двадцать дней все было прекрасно. Женя Птицын вчера за ужином сформулировал это так: