Синие горы

И, странное дело, на душе у Николая с этой минуты стало спокойно. Даже руки, которые часто подрагивали, пока ждал жену, успокоились. Он посидел ещё, пока к нему подошли и Нина, и священник:

– Всё у вас будет хорошо, слава богу. Вовремя вы успели, – ободряюще кивнул он головой Николаю. А тот, поглядев в глаза жены, поразился: исчезло из них безучастное, потерянное выражение. Они стали ясными, живыми. И он готов был поклясться, что в них плескались какое-то умиротворение и радость.

Нина крепко обняла его здоровой рукой:

– Поедем домой, Коля. Прости меня, дурочку… Спасибо, батюшка… – поклонилась священнику, и тот привычным жестом благословил обоих, обдав напоследок запахом ладана от одежд.

В машине по дороге домой Нина сидела тихо. Поглядев на напряжённо ещё сидящего Николая, сказала:

– А ведь и верно батюшка сказал: лишь бы любили друг друга. Какая разница, в чьём доме будет свадьба, правда, Коль? – повернула она к нему высвеченное золотистым светом встречной машины лицо.

– Верно, Нина, верно, родная моя. – Придерживая руль левой рукой, он нашёл и погладил её ладонь, невидимую в темноте. И впервые за эти дни легко и открыто улыбнулся:

– Слава те, Господи. Домой едем.

Прости меня, дочка

Олька как-то не задумывалась, почему у неё такие старенькие мама и папа. Есть родители, и ладно. У половины класса отцов вообще нет – с войны не вернулись. А у неё есть.

И вот однажды, когда она училась уже в седьмом классе, в дом неожиданно привели гостя – высокого, статного мужчину, наряженного красиво, по-городскому.

Хозяйка, увидев гостя, поперхнулась и даже не нашлась что сказать.

– Ну, здравствуйте, Лидия Ивановна, Николай Григорьевич. Здравствуйте! Наконец-то я до вас добрался.

– Доча. Иди на улицу пока, – отправила Ольку Лидия Ивановна.

– Зачем же? Разве я для этого ехал? – возразил мужчина и снял длинное тёмно-синее пальто, а потом внимательно поглядел на Олю. И ей показалось, что в глазах у него блеснули слёзы. Хотя с какой стати плакать чужому дядьке при взгляде на деревенскую девчонку?

Отец хмуро уселся на маленький стульчик возле плиты и всё порывался закурить. Так и не закурив, настороженно исподлобья поглядывал на гостя, разминая в узловатых пальцах папиросу.

Мать обессиленно уселась на табуретку, махнула рукой дочке, мол, оставайся. А потом, приблизившись к ней, сказала тихо и обречённо:

– Вот, Оля, папка твой.

– Как… папка? А тятька тогда кто? – Олька с недоумением посмотрела на мать, на пришлого незнакомца, на сидящего за печью отца.

– А мы тебе твои родные дедушка с бабушкой. Вот так, доча. Спасибо, Александр, что вспомнил про дочку, – с непонятным вызовом высказала Лидия Ивановна.

Николай Григорьевич вышел, напоследок глухо бросив:

– Чайник хоть поставь, с дороги же человек. Пойду баню растапливать.

Олька всё равно не могла взять в толк, о чём вообще разговор. А Лидия Ивановна сидела у стола безучастно, с потемневшим лицом, но видно было, что она едва сдерживается, чтобы не расплакаться. Олька тоже уселась на диван и, сдвинув светлые брови к переносице, строго сказала пришельцу:

– Рассказывайте.

Мужчина сел рядом с Олькой на диванчик и стал говорить, поглядывая на Лидию Ивановну:

– Мы с Анечкой, мамой твоей, познакомились в войну. Служили тут рядом, в авиаполку. Она была связисткой, а я механик. Познакомился и с её родителями, решили после Победы расписаться. – Он поднял глаза на Лидию Ивановну. – А в конце войны наш полк переводили в Казахстан, и 9 мая пришёл приказ о передислокации. Но Ане нужно было уже рожать. Она вернулась сюда, к родителям. А я вместе с полком передислоцировался в Казахстан. Даже не попрощался с родителями Ани.

9 мая 1945 года ты и родилась. – Олька с широко раскрытыми глазами согласно кивнула. – Но мама твоя умерла в родах. Об этом мне Анина подружка из вашего же посёлка написала. И что тебя забрали дедушка Коля и бабушка Лида. А мы ещё несколько лет мотались по аэродромам, восстанавливали взлётные полосы, поднимали авиацию после войны. У меня даже не было своего дома, – как будто извиняясь, произнёс он.

– А мы с Николаем тебя и растили как дочку, – завершила его рассказ Лидия Ивановна. Налив в чашки чай, расставив угощение, она пригласила за стол гостя и Ольку. – Поговорите. А я пойду пока коров подою, телята орут.

Олька наскоро выпила чашку чая, не притронувшись к еде. Чувствовалось, что и мужчине тоже не до этого: он с волнением вглядывался в Олино лицо, порывался ещё что-то сказать, но молчал. Потом снова сел на диванчик, взял в руки чемодан. С заминкой произнёс:

– Иди сюда… доча.