Синие горы

потихоньку затянул он полюбившуюся ему песню из какого-то недавнего кино.

Сколько ни бросай попусту леску в воду, а домой идти надо. Выходной и так прошёл почти бесцельно. И до темноты по берегу не побродишь, хоть и очень хотелось. Да и время вечерней уборки уже подошло. Вздохнув, пошёл Николай к своему огороду. Привычным путём вернулся к бане и провёл обратный ритуал: поменял болотники на калоши, уложил удочку на её законное место и двинулся в сторону дома.

Супруга, к его удивлению, притихла. Видимо, отсутствие зрителя в его лице позволило закончиться концерту.

– Плитку погляди, что-то совсем как неживая, – буркнула жена. – Второй час мясо варю.

Безропотно взяв в руки старенькую плитку, Николай сел на табурет и с удовольствием поковырялся в её чреве. Хоть что, лишь бы не возвращаться к навязшей в зубах теме свадьбы.

– Отжила, однако, плитка, мать. Либо выбросить, либо конфорку новую искать.

Помыл руки и присел к столу. Налил стакан чая, взял кусок калача и, щедро намазывая его сметаной, отправил в рот.

Супруга даже не присела. Стоя у печи, незряче глядела куда-то мимо него и всё повторяла обречённо на разные лады:

– А мы вроде как никто, и звать нас никак…

Николаю стало не по себе. Жена переживает, а он тут как будто с голоду умирал. Встал, аккуратно стряхнул крошки со стола в ладонь, запил их чаем и пошёл к двери.

– Убирайся там сейчас в стайках, а я одёжу поглажу, поедем же завтра. На поклон, – язвительно завела снова жена, глядя в стремительно удалявшуюся его спину.

Ночью брызнул тихий дождик. И утро следующего дня было таким возмутительно ярким и безмятежным, с голубым свежепостиранным небом, что меньше всего хотелось куда-то ехать спорить или ругаться. Николай с тоской поглядел на угол бани, за которым притаилось его рыбацкое счастье. Но после обыденного ритуала дворовых забот выгнал за ворота ярко-оранжевую «Ниву». Зашёл домой, переоделся в чистое и уже вместе с женой вышли.

– Мы зайдём в дом, а ты им сразу и скажи, – начала Нина. – Мол, мы подумали и всё-таки считаем, что надо первый день у нас. Я так, мол, решил.

Николай, коротко взглянув на жену, улыбнулся, представив себе эту картину.

– И чо ты лыбишься? Смешно? А из дома нас выставят, тоже смешно будет?

– Нинка, мы никуда ишо не приехали, ты уж скандал затеваешь. Остынь.

В дом сватов шли напряжённые, будто лом проглотили. Не успели войти – сват Пётр Алексеевич волочит на веранду длинную широкую скамью.

– О, Николай, хватайся за тот конец. Упрел, паря, с лавкой. Мамина ещё, полсемьи садились за столешницу.

Николай с облегчением схватился за торец скамьи, пропустив в дом супругу. После того как тяжеленная лавка благополучно была поставлена под стенку веранды, будущие сваты присели на неё.

– Посидим, Никола, да покурим тут. Щас там мою не переслушаешь, – тоскливо сказал сват и полез в карман клетчатой рубахи за измятой пачкой «Севера».

Николай обрадованно устроился рядом и даже машинально потянулся за папиросой, но вовремя опомнился. Бросил ведь курево лет десять назад, как Нина стала задыхаться от запаха дыма.

– Моя тоже не подарок, Алексеич. На всяк пожарный не мешало бы даже поменять дислокацию, в рукопашной сойдутся, дак как бы нам не прилетело.

– Думашь, долетит?

– У моёй не заржавеет. Если не сама, дак черти помогут, – пошутил Николай, но на душе было тягостно.

– Хоть бы к детям не лезли, – о своём тоже подумал и высказал Алексеич.

– А чо твоя запотеяла у вас гулять всю свадьбу? Не по-людски как-то? – поинтересовался Николай.

– Мол, у дочки тут подруг куча, у нас друзья. А дом большой супротив вашего, у нас ведь четыре комнаты. И, мол, у вас родни всего шесть человек, а у нас под тридцать соберётся. Не хочет вам обузой быть.

Вспомнил Николай свой домишко, который состоял из кухни и зала. Спальные места делились попросту: на диване, в зале, спал сын, а они с Ниной в кухне. Да и то после армии сын больше ночевал в тепляке, тоже больше похожим на курятник. Кивнул согласно головой. Что тесно, то тесно.

– А с парнем-то нашим ладит твоя?

– Душа в душу вроде пока, – как-то неуверенно ответил сват. – Да моя-то что, лишь бы у них с дочкой ладно всё было. Мы и домик тут им присмотрели, от колхоза.

– Я тоже своей говорю, что лишь бы сами жили. Какая разница, у кого бу…

Именно в этот момент из дверей веранды выскочила Нина Васильевна. Несмотря на интеллигентнейшее платье из тёмно-синего крепа с белым кружевным воротничком, вела она себя как деревенская продавщица Галя, когда очередь ломилась в закрытые ещё двери:

– Колька! Заводи машину! Куда там, шибко культурные! Разве можно нам, со свиным рылом, в калашный ряд! – И, матюгнувшись, стремительно пролетела к воротам.

Алексеич встал, горестно проводил глазами сватью и подал пятерню для прощания:

– Высокие стороны не пришли к согласью… Так хрен и выпьешь за одним столом, сват…

– Да уж. Ну ладно. До встречи. Пойду свою успокаивать.

– А я свою.

С тем и разошлись грустные сваты.

В салоне машины только что не искрило от повисшего напряжения. Метров сто жена ещё терпела, только пыхтела оскорблённо, но потом завелась: