Синяя лихорадка

– Спасибо, Вадим Сергеевич! – Валентин помолчал, затем добавил, – Я всё рассказал вам, поэтому вы знаете: несмотря на то, что Света мне помогала, она здесь не причём. Я не хотел брать её с собой, но она настояла, уговорила мать остаться на это время с Алёшкой. Без неё я бы не управился: она дала мне знать, когда этот тип остался один, да и держать под рукой длинный пистолет с глушителем на вешалке, в рукаве своей дублёнки, засунутом в карман, тоже она придумала. У неё действительно – характер. Кроме того, она очень любила свою старшую сестру Аню и племянницу, моих девочек; даже назвалась здесь её именем…

– Валентин, а что это за история с сектой?

– А, это… Когда я искал пути, по которым можно было приблизиться к окружению этого… ну, убитого, я нашёл в сети историю его приятеля, действительно связавшегося с сектантами и подумал, что он теперь умер для мира, и я могу как бы занять его место. Они с ним виделись давно и нечасто, всё же параллельный поток, кроме того, я в сети выкладывал фотки, немного откорректированные фотошопом, вроде приучал к своей внешности. Так и вышло, никто ничего не заподозрил!

– Да, ловко… В общем, полиция будет здесь сегодня-завтра. Я думаю, что мы с капитаном Аникеевым найдём для следствия смягчающие обстоятельства. Во всяком случае, отягчающих обстоятельств он искать не будет. Кроме того, Лена косвенно подтверждает, что её муж мог возить с собой пистолет с глушителем.

– Как же так, ведь это у меня…

– Запомни, сынок, – голос генерала звучал жёстко, – никакого пистолета ты не привозил и в рукаве дублёнки не держал. Его возил с собой потерпевший, Игорь, это был его пистолет. Ну, и оставил по халатности, кажется, в сумке в прихожей, а ты заметил и… в общем, я чуть позже расскажу подробнее, что говорить. К тебе особо придираться не будут – им главное, что преступление раскрыто по горячим следам, а там уже всё не так важно.

– Но зачем? Зачем вы это делаете для меня?

– Ради твоего сына. Ради Светы. И ради справедливости, которую закон иногда не хочет понимать. Надеюсь, что много тебе не дадут, Света в это время позаботится о твоём сыне, а я буду ей помогать. Кроме того, Лена хочет нанять для тебя хорошего адвоката, я ей подскажу, кого.

– Спасибо, вам Вадим Сергеевич! – снова прошептал Валентин.

Генерал только махнул рукой и вышел из комнаты. Ну, не говорить же ему, что любое следствие, проведённое по всем правилам, с допросами и очными ставками, легко установит то, о чём генерал давно догадался: Аня (вернее, Света), следившая за Игорем, вместо того, чтобы подать Валентину сигнал, сама схватила пистолет, бросилась на веранду и выстрелила в убийцу дорогих ей людей. Что подоспевший парень вытолкнул её в прихожую, вжал в угол возле вешалки, вырвал пистолет, бросил на пол, а сам рванулся к лестнице на второй этаж.

Дублёнка со следами пистолета в рукаве, уехала вместе с девушкой. И теперь вся надежда на капитана Аникеева. А генерал почему-то был уверен, что он его не подведёт.

Декабрь 2014 – январь 2015

Война и макароны

…– Да, так вот, про шинели. В сорок первом, осенью, ещё ничего не понятно было. Немец пёр, а мы отступали, огрызались, иногда в контратаки ходили. Ну и вот, пришли холода и выдали нам новенькие шинели. А бойцы-то у нас в основном деревенские да колхозные, для них тогда новая шинель была, как сейчас шуба соболья. Уж так они ими гордились, любовались, берегли.

Раз как-то по болоту, по камышам идти пришлось, переходили на другую позицию. Так шли осторожно, шинели подвернули, чтоб не пачкать. И тут немцы нас засекли, давай из пулемёта строчить. Пока пристрелялись, пару секунд у наших было, чтоб залечь, и командир не растерялся, сразу скомандовал: «Ложись!» И сам первый, в болотную жижу – бух! И мы за ним в болото – те, кто шинели получить не успел, да те, кто не ценил их особо… А все остальные не легли: кто присел, кто нагнулся. Ну не могли они такую богатую вещь, как новая шинель в болоте запачкать! Не могли! Так почти вся рота там в камышах и осталась, в новеньких-то шинелях…

– Дед, а макароны как же? Ты ж про макароны обещал!

Дед мой был военным шофёром, прошёл всю войну, имел четыре ранения и кучу наград – орденов и медалей, которые надевал только на День Победы, да на торжественные мероприятия, куда его приглашали: и в школу, где я учился, и в другие школы. Я очень гордился своим доблестным дедом, и вместе со всеми слушал его рассказы о войне, об атаках, боях, наступлениях… Это были хорошие, правдивые, героические истории – хоть сейчас в книжку.

Но когда я вырос и стал настоящим писателем, то не захотел включать в свои книги эти рассказы, таких историй хватало в других книгах и журналах, они походили друг на друга и, как говорится, трогали ум, не задевая сердце. И я стал писать рассказы по другим историям, которые дед рассказывал дома, в памятные дни, приняв «сто грамм наркомовских». Он сидел в простой рубашке с открытым воротом, его шрам на груди наливался краснотой, седая голова покачивалась в такт рассказу.