– О, ваша светлость! – хозяин трагически воздел руки к небу. – Вы не представляете, как эти простецы любят Шекспира! На той неделе мы давали «Гамлета», так представьте, аншлаг провисел на кассе всю неделю! Впрочем, кажется, это было в другом городе. А что вы желаете увидеть сегодня, любезная госпожа?
– Как это, что? Кажется, твой зазывала с утра ещё кричит о том, что у вас тут за спектакль!
– Да, конечно, ваша светлость, представление объявлено, отрепетировано и будет разыграно в лучшем виде! Но вопрос-то в другом. Каждый видит то, что он ждёт, за чем пришёл и за что заплатил свои деньги. Реальность у каждого своя. Кому-то по душе будут драки и дуэли, а кому-то – объяснения в любви. Вон тот почтенный отец семейства лишний раз убедится, что детей надо держать в крепкой узде, а вон та барышня, вытирая слёзы, будет строить планы, как помочь влюблённым убежать от родителей, разумеется, видя себя на месте героини! А что хотите увидеть вы?
– Я хочу увидеть пьесу Шекспира! – надменно произнесла девушка.
– Да не прогневается ваша светлость, если я скажу ещё несколько слов. У меня не простой балаган, а вы, госпожа, не простой зритель. Вы прекрасно знаете, что всё это было в Италии, двести лет назад. Вам известен сюжет, время и место действия. Вы помните, что, к примеру, сперва Тибальт убьёт Меркуцио, а затем – Ромео Тибальта, и это послужит началом цепочки различных событий, которые и приведут к трагическому концу. А если бы это происходило здесь и сейчас? Либо совсем в другой стране, через двести лет? Или это невозможно? Может быть, потом у людей будут другие проблемы? Или проблемы останутся теми же, но решать их будут по-другому?
– Но ведь Шекспир писал не об этом! – юная графиня начинала гневаться.
– Разве мы знаем, о чём на самом деле писал Шекспир? И как он написал бы свою трагедию сейчас? Либо через двести лет? Но ведь можно попробовать узнать это, правда, ваша светлость? Смотрите представление, смотрите внимательно. И если захотите, я помогу вам выйти из рамок этой трагедии, увидеть из-за её контуров новый узор, другой пласт, иное время… Впрочем, я умолкаю, тем более, что пора начинать. Покорнейше прошу проследовать в зал!
Толстяк не обманул. Для них поставили два роскошных, принесённых откуда-то специально ради такого случая, кресла в первом ряду. Вокруг кресел и позади, публика также была весьма приличной: тот самый купчишка с женой и дочерьми, несколько горожан побогаче, пара-тройка щёголей в почти новых камзолах.
Все они почтительно поклонились, когда их светлости проходили к своим местам. Донатий отвечал лёгким кивком, а Изабелла не обратила на их поклоны ни малейшего внимания. В первых трёх рядах с креслами и стульями наступила тишина, дальше, где стояла чистая публика попроще, витал лёгкий шум. На галёрке же веселье не прекращалось, только чуть притихло.
Слуги начали гасить специальными колпаками на длинных палках свечи в настенных светильниках, в зале стало темно. Только сцена с опущенным грубым занавесом освещалась несколькими масляными лампами. Вот на ней появился печальный клоун-зазывала со скрипкой в руках. Он молча поднял её к плечу и заиграл невыразимо грустную, щемящую мелодию. Остановился, прислушался, опустил скрипку. Посмотрел в зал, выдержал паузу и со вздохом произнёс:
Занавес начал раздвигаться, на сцене появились слуги двух враждующих семейств, все сразу, причём в количестве явно большем, чем в пьесе. Недолго думая, они взялись лупцевать друг друга палками и кулаками.
Галёрка оживилась ещё больше. Послышался одобрительный свист, подбадривающие реплики. Вскоре появились и господа, начались дуэли на шпагах. Тут уже оживилась и «чистая» публика.
Постепенно сражения словно иссякали. Промелькнул, как сон, бал в доме Капулетти. Вот остался на сцене только балкон, юная девушка на нём, пылкий юноша внизу.
О чём говорят они? Всё ещё только начинается, их диалог совсем обыден, не так ли? Но нет, это уже не диалог, а прекрасная песнь любви…
Зрители застыли в молчании. Кто-то заскучал, потому, что кончились драки, кто-то заслушался этой странной песнью без музыки, одними словами… Донатий сидит рядом, взор его не выражает ничего определённого, он словно отсутствует.
Возле одной из кулис появился толстяк-хозяин, он улыбается заговорщицки, прижимает палец к губам, зовёт за собой. Изабелла приподнимается со своего кресла, делает неуверенный шаг в его сторону. И вот, она уже на балконе, где стоит Джульетта, а толстяк исчез, словно его и не было.