Вместо ответа сержант махнул рукой вверх. Рыжеволосая ниндзя сидела на плоской крыше станции, по-турецки скрестив ноги. Ни тени румянца на щеках, дыхание ровное.
Дубич вышла из машины, оглядела строение. Метра четыре высотой, не меньше. И лестницы нет.
– Как она туда попала? – спросила.
– По стене забежала. Ну, запрыгнула. Что будем делать?
Дубич нахмурилась, приказала беглянке строго:
– Немедленно спускайтесь! Вы оказываете сопротивление представителям власти!
Та снова улыбнулась, покачала головой.
– Может, ну ее? – предложил Ковалев.
Но младший лейтенант сдаваться не собиралась.
– Подними меня. Я стану тебе на плечи и…
Рвануло так громко и неожиданно, что она язык прикусила на полуслове. Близко – земля под ногами дрогнула. Ковалев отпрянул от стены, схватился за кобуру. Рыжеволосая тоже вскочила, уставилась куда-то.
– Это что было? – ошарашенно спросил сержант.
– Третья больница! Быстро туда! – Слова принадлежали незнакомке. Она уже стояла рядом с ними. Когда и как спустилась, не заметил никто. – Младший лейтенант, ты кого ждешь? Взрыв в детской больнице! За руль, быстро!
Оттолкнула сержанта, запрыгнула на переднее пассажирское место. Ковалев открыл было рот, но Дубич уже вспомнила, почему лицо нарушительницы показалось ей знакомым. Скомандовала:
– В машину!
Лишь когда они понеслись к месту взрыва, рассекая ночь воплями сирены, она сказала сидевшей рядом женщине:
– Я вас узнала, я проходила стажировку у вас в отряде четыре года назад. Вы – капитан Быстрякова.
– Подполковник, – уточнила та. – Но это не важно. И фамилия не важна. Если необходимо, называйте меня Виктория.
Дивный свет пронизывал тело насквозь. Излучение на краю оптического диапазона, оттого порой казалось, что окружает тебя кромешная тьма, и багровый оттенок ее – плод воображения. Иногда красноты становилось больше, иногда – меньше. Время от времени свет начинал пульсировать, но и это можно было списать на иллюзию.
Через полчаса, час, два после того, как ты покидаешь «душевую» – так они называли между собой камеру оптической пушки, – приходили ощущения. Иногда покалывание, зуд, но чаще всего – тепло, переходящее в жжение. Похоже на то, как бывает, когда слишком долго полежишь на пляже под палящим солнцем. Только здесь припекало не кожу, свет добирался до каждой клетки тела. И это иллюзией не было, суть экспериментов им объяснили в первую же неделю Проекта. Как и задачу, ради которой он начат. Осознание, что ты стал частью великого замысла, с лихвой компенсировало неприятные ощущения.
Световые ванны добровольцы принимали раз в три дня строго по расписанию. Вечером, на пустой желудок, – ужин в такие дни не полагался. Полчаса процедур, и в постель, клеточная перестройка легче переносится во сне. Александр уже привык к такому распорядку. Пожалуй, ему даже нравилось. Когда волна эпигенного отклика откатывала, приходило чувство добросовестно выполненной работы, и он засыпал под мерное перемигивание индикаторов системы биоконтроля.
В этот раз свет был краснее обычного и пульсировал неприятно, как мигание стробоскопа. Александр зажмурился, хотя понимал – бесполезно. Для излучения, способного пронизать тело, веки не помеха. Оставалось терпеть и ждать окончания, гадая, какими будут ощущения. Получилось едва уловимое электрическое покалывание. Он заснул раньше, чем волна схлынула.
А проснулся от сумасшедшего писка над изголовьем, – он и не подозревал, что компьютерная «сиделка» способна издавать такое. Индикаторы пылали зловеще алым. Что случилось? Александр попытался вскочить и не смог. Тело было слабым, словно из него выкачали энергию. Теплая липкая жидкость пропитала его белье, простынь, пододеяльник. В тусклом свете ночника она казалась черной. Александр с трудом придвинул руку, лизнул. Собственно, он и так понял, что это. Кровь. Очень много крови.
Как распахнулась дверь и палату заполнили лазоревые комбинезоны медиков, он уже не увидел.
Диане завидовали все девчонки Проекта. Не удивительно! Ей одной позволили выносить ребенка. Вернее, поручили. Но это была не обязанность – счастье! Разумеется, они все участвовали в экспериментах с оплодотворением, – клеточная перестройка не должна сказаться на репродуктивных функциях организма. Но другим беременность прерывали, ей – нет, малыш рос в ее лоне шестой месяц. К Диане приставили врача-перинатолога, и к привычным процедурам добавились новые. Но и это не тяготило. Ощущение зародившейся в ней и с каждым днем все отчетливее проявляющей себя жизни возмещало неудобства.
Сегодня в кабинете перинатолога ее ждала неожиданность. Вместо молодой врачицы за столом сидел начальник научного отдела. Диана застыла в дверях.
– Аркадий Ионович…
– Проходи, проходи, присаживайся. – Академик поднялся навстречу. – Нам нужно с тобой поговорить.
– Что-то с ребенком? – Мгновенный ужас сделал ноги ватными.
– Нет-нет, как раз с ребенком все хорошо. – Он заставил ее присесть на диванчик у стены, сел рядом. – Ты как себя чувствуешь? Новые неприятные ощущения не появились?