Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана

И тут же спохватился: выходит, папа в чём-то и прав: нет мамы, и ему уже скучно. Возможно, она немножко и балует его, и кое в чём потакает… Разве это не правда? Ну, если честно, как любит выражаться Алька, не успеет Вася и рта раскрыть, чтобы попросить о чём-то, как мама уже бежит к нему и делает, и даёт ему всё, что нужно; добрая она, ничего-ничего на свете не жалеет для него, и всё прощает, всему верит, всему, что Вася говорит ей. Нельзя сказать, чтобы он был обманщиком, но иногда — что поделаешь! — поневоле приходилось что-то чуть-чуть преувеличить или преуменьшить… Для пользы. Для его личной и для общей. С мамой всегда легче и проще, чем с папой, который, как мама иногда говорит ему, и вправду бывает прям, грубоват и не выдержан. А с ней это бывает редко. Да где там редко! Чего греха таить, она сама только и ждёт, чтобы он, Вася, чего-нибудь попросил у неё. Да маму и просить не нужно, только намекни, и она будет два часа стоять после работы в очереди за немецким локомотивом, маленьким, но совершенно настоящим — тяжёленьким, с кабиной, с колёсиками и стремительно двигающимися шатунами… Нельзя так! Он не должен даже намекать ей, ну если нет особой необходимости в чём-то. А ведь чаще всего её не бывает!

С папой не так — у него неловко что-то просить. Совестно. Он и посмеяться над Васей может и обидеть. И всё-таки время от времени так тянет от маминого тепла, от её всепрощения и тактичности к папе, к его прямоте и резкости. Да, в чём-то папа, наверно, прав. Если мама не может справиться с собой, он, Вася, должен справляться. Должен, и всё. И никаких гвоздей! Жаль, что папа с мамой не очень-то много знают о нём. Года два-три назад Вася, может, и был таким, и даже похуже, чем думает папа, но сейчас он, Вася, немножко другой.

Глава 31. Значит, так и надо

Завтракали они вдвоём с папой: Альки с родичами не было, а мама ушла до завтрака за камнями и сказала, чтобы её не ждали.

— Ну вот, Вася, — сказал папа, однако без всякой радости, — наконец я свободен. Даже самому не верится. Давай используй меня на все сто! С чего начнём?

Папа внимательно посмотрел на него сквозь большие очки, и Вася смутился. Из-за слова «использовать». Ведь папа во время спора на террасе прямо говорил, что Вася иногда умеет использовать в своих целях маму и её непомерную любовь к нему.

— Ну, ты что скажешь? Куда двинем?

— Не знаю… Вот придёт мама, тогда и решим… — сказал Вася и вдруг залился краской: не надо было сейчас вспоминать о маме. — В Сердоликовую уже поздновато, на Кара-Даг к кратеру не полезешь — жарища и не успеем вернуться к обеду…

— А это так важно — успеть вернуться? — улыбнулся папа. — А знаешь что? — вдруг сказал он. — Мы же давно хотели… Давай покатаемся на морском велосипеде.

— Давай.

Немилосердно жгло солнце — как раскалённые гвозди вгоняло в тело лучи, и стоявшие в очереди за велосипедами прятались под пёстрые зонтики. Папа стоял в пилотке из газеты и смотрел, как в дрожащем знойном мареве расплывается вдали и тает, будто плывёт в воздухе, Хамелеон — длинный мыс, прозванный так оттого, что он много раз в день в зависимости от положения солнца и облаков меняет свой цвет. Иногда мимо пробегали собаки с низко выброшенными языками.

— Счастливчики! — сказал папа, и они с завистью посмотрели, как с моря прибыл велосипед и две девушки из очереди побежали к нему по гальке.

— Иди постреляй в тир, — папа забренчал мелочью в кармане. — И купи мороженое… Ну, шпарь!

Тир был в конце набережной, и Вася очень неплохо на этот раз пострелял: из десяти пулек — десяти возможных — выбил целых восемь! Правда, цели выбирал покрупней. Ничего, потом перейдёт на более мелкие и трудные… Купил мороженое на палочке и, нетерпеливо содрав бумагу, вонзил в холодную, белую, сладко-твёрдую поверхность зубы и побрёл к лодочной станции. И, вспомнив вдруг о папе, вернулся и купил ещё одно. Чтобы донести его твёрдым, поскакал к станции.

— Па, я и тебе купил, — Вася протянул мороженое.

— Спасибо.

И не успели они покончить с мороженым, как к ним подошли Виктор Михайлович с Алькой.

— Добрый день, Александр Иванович! За столом вас не увидишь, так хоть в очереди.

Папино лицо на мгновение передёрнулось от досады. Видно, хотел сказать что-то резкое, но сдержал себя. Промолчал.

Зато Виктор Михайлович не умолкал:

— Значит, едете? Не жарко будет? — и полушёпотом: — Может, и нам с Аликом? — И встал перед папой.

Вася стрельнул глазами в Альку, и тот сразу перехватил его взгляд.

— Ты что, один? А где девчонки? Где твой Андрюха с Макаром?

— Я не один, я с папой, — буркнул Вася.

— А каков Макарка! — сказал Алька и засмеялся. — Взрослых ныряльщиков перенырял… Дельфин! Героическая личность. Уважаю!

— И я, — сказал вдруг Васин папа. — А вы бы хоть содрали объявление, — он кивнул на белый листок, прикреплённый к стенке лодочной станции. — Всё найдено и уплачено. К чему оно теперь?

— Совершенно верно… Аль, сними! — велел Виктор Михайлович, и Алька сорвал листок, скомкал в кулаке, а кнопки положил в карман.