Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана

Папа в этот день работал допоздна. Чтобы не мешать Васе и маме, он перенёс настольную лампу на террасу и там стучал на машинке. Вася лежал и слышал сквозь полуотворённое окно стук и впервые за всю свою жизнь по-новому подумал о папе — где он только не был, о чём только не писал! Он присылал репортажи в свой журнал из Байконура, откуда в космос уходят ракеты, окутанные огнём и дымом; из сибирской чащобы, где прячутся соболи; из пастушеских чумов Малоземельской тундры; и однажды чуть не из кратера вулкана, который вдруг ожил, заработал на далёкой Камчатке, и земля раскалывалась и прыгала под папиными ногами. И наверно, всякий раз так непросто, так трудно было вникать в жизнь разных людей и писать так, чтобы всё и всегда было по правде. А сколько было у папы друзей! Частенько у них останавливались то бородатый геолог из Сибири, то тралмейстер с мурманского траулера, то камчатский вулканолог, с которыми папа сдружился в командировках; иногда приезжали сразу по двое, и тогда их квартира заставлялась раскладушками и походила на солдатский бивак, и мама сбивалась с ног от хлопот. Многие не любили папу. На него раз пять подавали в суд, а какой-то жуликоватый заведующий гаражом, которого папа вывел на чистую воду, обещал его по телефону даже убить…

И вдруг Вася с улыбкой подумал, что вот сейчас он слышит не просто стук металлических литер о белый лист, а пулемётный треск — папа неустрашимо и метко обстреливает своих недругов; что это он бьёт не по клавишам пишущей машинки, а стучится в дверь, чтобы достучаться до правды.

Глава 23. Очки

Утром Ира подбежала к их столу (Алькино семейство ещё не явилось), встряхнула чёлкой и весело спросила:

— Во что будем играть сегодня?

«Вот так да! — удивился Вася. — Вчера была чуть жива, а сегодня…» — и хотел уже созорничать: «В пограничников будем играть!», но подумал, что Ира может повернуться и уйти.

— В матрац будем играть сегодня! Хочешь?

— А кто ещё будет? — чуть исподлобья, внимательно посмотрела на него Ира.

— Да мало ли кто будет… — И вдруг Вася вспомнил про Андрюшку. — И Андрей обещал прийти на пляж…

— Ой, правда! — вскрикнула Ира и подпрыгнула, как на пружинах.

«Не надо было говорить про Андрюшку, — подумал Вася. — Опять будет всё время вертеться возле него, без умолку трещать и не замечать никого другого…» Но подумал Вася об этом без особого огорчения: ну и пусть вертится и не замечает! Главное, что придёт Андрюшка, его Вася ждал, наверно, куда больше, чем она, а от Васи Ира никуда не денется: живут ведь в одном подъезде.

Через час все были у моря. Матрац надували не так, как Алькину лодку, не подушечкой-насосом, а самым примитивным способом: брали в рот трубочку и дули.

Ира резво прыгала вокруг упругого в сине-красных цветах матраца, резкими движениями головы откидывала назад старательно расчёсанные волосы и оглядывалась по сторонам.

Андрюшки ещё не было, но с минуту на минуту он должен прийти.

Вдруг Ира сорвалась с места и, с радостным визгом перепрыгнув через матрац, помчалась по пляжу. По нагретой гальке к ним шло Алькино семейство: отец с Верой Аркадьевной, Алькой, с Таей и Ромкой. Они несли «дрова» — лежаки из струганых досок, скреплённые пропущенными через них шнурами. Их раскатывали на гальке, как танковые гусеницы.

Ира обняла Таю, зашепталась с ней о чём-то и при этом не спускала влюблённых глаз с её матери. Вася заметил, что и вчера, и позавчера Ира точно так же глядела на Веру Аркадьевну, будто она была её, а не Таиной матерью… Чего это, интересно?

— Как водичка? — спросил Виктор Михайлович у Васиного папы. — Не слишком нагрелась? Не люблю больше двадцати: жарко в воде, чувствуешь себя в ней, как клёцка в супе…

— Водичка в самый раз, — ответил Васин папа, — вот сейчас спустим надувной флот для ребятни. Пусть подурачатся!

— Не советую. Лучше бы Васе обходиться без него.

— Почему? — Васина мама, жмурясь от солнца, подняла голову.

— Потому, уважаемая Валентина Петровна, что пусть ваш сынок собственными силёнками держится на воде, ныряет и плавает. А матрац, согласитесь, приучает к лени, к излишней страховке и баловству. Дети должны быть во всём самостоятельными.

— Должны, — сказал папа, — но и в матраце большого греха не вижу, пусть порезвятся, покувыркаются на нём… Это тоже развивает ловкость.

— Простите, не согласен! Я за то, чтобы всегда, даже здесь, давать детям кое-какие уроки. Жизнь-то их ожидает не лёгкая, пусть заранее готовятся.

— Кто ж против этого возражает?

— Вы… Но совсем немножко. Я за воспитание в них личности…

— А что вы под этим разумеете? — спросил Васин папа.

— Пожалуйста! Точную ориентацию в жизни, гибкость ума и силу воли, уверенность в себе…

— А я не совсем так понимаю это слово. Личность — это для меня, в первую очередь, щедрость души, её богатство, способность понимать других, любить и сострадать…

— Ой, какой вы теоретик! — засмеялся Виктор Михайлович, кинулся в воду и поплыл быстроходным кролем, ритмично работая руками. Вася с удивлением смотрел — умеют же люди так красиво и быстро плавать!