Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана

Ира проснулась от неумолчного, радостного щебета и писка за окном и открыла глаза. Под крышей их корпуса жили ласточки. В лепных гнёздах обитали уже оперившиеся птенцы, они быстро росли и поэтому всегда были голодны и так настойчиво требовали еды, что их родители целый день доставляли корм в их разинутые рты.

Вот ласточка-мама — хотя, возможно, и папа — вывалилась из отверстия своей квартиры, трепеща чуть скошенными назад острыми крыльями, как ножницами, стригла воздух, а тем временем ласточка-папа — хотя, возможно, это была и мама — с размаху влетела в отверстие гнезда. Как только не промахивались они и не разбивались о каменную стену! И на несколько минут, пока птенцы насыщались червяком или букашкой, над террасой устанавливалась тишина.

Ира спрыгнула на тёплый от солнечных лучей пол и вышла на террасу.

Дед писал за круглым плетёным столиком письмо, писал чёрным рисовальным карандашом на твёрдом листе, вырванном из походного альбома. Услышав её шаги, он поднял голову.

— Как спала, Ириша? Не забыла, сегодня в Судак.

— Не забыла. — Ира протяжно зевнула, потянулась, смахнула с шеи невесть откуда взявшуюся щекотную божью коровку и вспомнила всё, что было вчера. — Ну как Васька? Доволен моим натурщиком?

— Да уж не знаю… Он оказался обидчивей, чем я думал, — ответил дед. — Боюсь, не придёт на второй сеанс. По-моему, он славный, да уж слишком всё принимает близко к сердцу, и серьёзное и незначительное. В ваши годы надо уже разбираться, на что нужно только улыбнуться или огрызнуться, а что стоит слёз.

— Я отлично разбираюсь!

— Ещё бы. Когда-нибудь тебе крепко достанется за хвастовство и легкомыслие.

— Не пугай меня, деда, я не пугливая. А Вася и правда обидчивый, какой-то не как все… То тихий — не слышно его, а то бегает, кричит — хоть уши затыкай. И умный, и наивный. Неровный какой-то. И очень смешной. А так он хороший. Но совсем не понимает, что девочкам интересно, а что нет.

Ира сказала это и вспомнила, как они с Таей задевали его и насмешничали. Надо как-то сгладить вчерашнее. Ира готова была даже с пистолетом побегать, как он хотел, лишь бы не обижался. Васи нигде не было. Ира вернулась в столовую и подошла к столу, за которым допивало чай Таино семейство. Тая не знала, куда подевался Вася, зато Алька, этот весёлый, компанейский и симпатичный парень, которого Тая почему-то терпеть не может, громко и радостно заявил:

— Только что у нас было пиршество! Мы и соседи уничтожали в громадных количествах отлично изжаренную черноморскую рыбку! Вкуснятина — умереть! Лишь твой Василий не притронулся, не в настроении.

— Это почему же? — спросила Ира.

— Прости, забыл спросить! — засмеялся Алька.

После обеда все пошли к причалу, вручили стоявшему у сходни матросу длинную ленту билетов и благополучно погрузились на сверкающий белизной и чистотой прогулочный теплоход «Иван Айвазовский», уже заполненный публикой. Жаль, что рядом не было Таи: отец не пустил. А ведь с виду не скажешь, что строгий: всё больше шутит, смеётся и бегает с Алькой по набережной и парку как молодой. Наверно, Тая сама виновата: задирает то его, то старшего брата… Зачем ей это?

Они уселись. Дед поставил у ног большую сумку с походным альбомом, тёплой одеждой и кое-какой снедью, с улыбкой посмотрел на Васиного папу, очкастого и круглолицего, и сказал:

— На «Айвазовский» попали — хорошо! Будто специально для меня подали… Что там ни говори, а сейчас у молодых художников стало модой поругивать его, а ведь замечательный был мастер! Его картины видишь глазами, лицом ощущаешь долетающую с них морскую свежесть и брызги, а ушами — шипенье, рокот, треск и рёв…

Александр Иванович по-мальчишески блеснул острыми, очень живыми глазами:

— А как же иначе? Старик, как никто другой, понимал море. И любил. Многие как-то забыли сейчас: для того, чтобы что-то написать, это «что-то» надо хоть немножко любить. На одном ремесле, на одной технике, даже самой отточенной, далеко не уедешь. В его картинах и есть эта любовь и ещё талантище — о нём тоже нельзя забывать… А ведь забывают! А какой был работяга!

Васин папа хотел ещё что-то сказать, но теплоход громко просигналил, отвалил и, пеня прямым и ловким форштевнем воду, ринулся в открытое море.

Вася сидел против Иры, но не замечал её. Ну что с ним поделаешь! Надо было о чём-то поговорить с ним, пошутить, расшевелить. Нет, нужно набраться терпения и подождать — уж очень они упрямые и самолюбивые, эти мальчишки! — и всё получится само собой. Вася упорно смотрел в сторону, Ира стала смотреть туда же, на удалявшийся берег, красиво!

«Дорогие товарищи отдыхающие, гости Кара-Дагского! — послышался в динамике громкий женский голос. — По ходу плавания я вам немного расскажу о Чёрном море, о Кара-Даге, о его хребтах, бухтах и скалах, мы с вами дойдём до Судака и там сделаем высадку на один час. Кто захочет, сможет подняться к крепости. На теплоходе разрешается загорать, в нижнем салоне работает бар. Итак, товарищи, сейчас мы с вами находимся…»

— И это будет продолжаться всю дорогу? — спросил Александр Иванович. — Хотя бы не так громко говорила.