Синее море, белый пароход

— Ано-нэ, нельзя так… Выпить на прощанье надо, твоя понимай? Кто тебе помог документы оформить на отправку? Я! В первую очередь, как обещал Семен… Семен обещал тебя в первую очередь на Хоккайдо отправить… Выпьем за Семена, и мир заключай, мир…

Кимура щерил свои полукоронки и кивал.

— Хорошо, капитан, мир, — отвечал он. — Кто старое помянет, тому глаз вон.

— А вот и жених наш пришел! — воскликнул отец, увидев меня. — Мы Сумику не отпускай… — И знал отец, что Кимура хорошо понимает его, а коверкал язык. Считал, наверно, что ближе они так друг другу.

Я прошмыгнул мимо них, поднялся к себе и высыпал рыбу в общую кучу на циновку возле печки. Мама и бабушка стучали ножами. С того дня, как мама поступила на рыбозавод, у нас в комнате запахло рыбой, солью и морской тиной. И сегодня уже шипела на сковородке рыба.

Я стоял на веранде и прислушивался к звукам нашего дома. Внизу заколачивали что-то. Удары отдавались у меня в груди.

— Надо б старичку еще ден семь повторить заговор, — сказала бабушка маме, переворачивая рыбу на сковородке.

— И ты думаешь, твои заговоры помогли? — спросила мама с хмыком.

— Кто его знает! — ответила бабушка.

А я думал, она ответит: «На все божья воля». Заскрипела лестница, и разлетелся по дому голос отца:

Лесом, поляной, дорогой степной
Парень идет на побывку домой…

Пронзительным голосом отцу подпевал Юрик.

— Мать, — закричал отец, входя в комнату, — гостей встречай!

— Каких еще гостей? — Мама нахмурилась, потом беспомощно огляделась по сторонам. — Ни стола нормального, ни стульев…

— Проводины соседям справлять будем, — сказал отец и потер руки. — Вот проводим наших японцев, тогда и переоборудоваться начнем. По мне, так и с японской обстановкой хорошо.

— Циновки, — бабушка показала ножом на татами, — в пору и оставить. Светло с ними.

— Можно оставить, только стол русский заведем, — сказала мама.

— Да и с махоньким обходиться можно, — доказывала бабушка.

— Хватит спорить, — торжественно сказал отец, — гости идут.

Мама бросилась к двери на веранду и раздвинула ее до конца. Синий чад повалил пластами.

Снизу один за другим показались Кимура, Ге, Ивао и Сумико. Они поднимались бесшумно: были в носках. Ге сменил свое траурное кимоно на серый костюм. И сильно омолодил его этот рябенький костюм.

— Проходите, соседи, будьте любезны. — Отец взял Ге под локоть и подвел к столику.

Сумико, Ивао, Юрик и я уселись рядом и уложили лопаточки рук на коленях.

Мама с бабушкой выставили на стол жареную рыбу, вареную картошку, малосольные огурцы, салат, а ближе к нам подвинули вазу с шоколадными конфетами и варенье из крыжовника. Отец сколупнул сургуч с горлышка, выбил пробку кулаком под донце. Гости мигали при каждом ударе.

Отец разлил водку по фарфоровым чашкам. Раскрасневшиеся мама и бабушка отмахивались. Но отец сказал, что в такой день грех не выпить, и они взяли свои чашки.

Отец откашлялся в кулак, встал на колени и сказал:

— Ну, вы к себе ходи. Счастливо доплыть. Лихом нас не поминайте, время, сами знаете, такое… Может, вы что и имеете против нас — хитрого мало. У нас рука мало-мало тяжелая… — Отец начал заворачивать рукав своей гимнастерки, чтобы показать тяжелую руку.

Мама хлопнула его.

— Понес околесицу, — прервала она его. — Начал за здравие, кончил за упокой. — Она подняла чашку. — Я вот что хочу сказать. Жить нам придется на разных берегах одного моря. Давайте будем хорошими соседями.

Они выпили. Кимура и Ге отпили по глоточку, сморщились и закашляли. Отец захохотал. Тогда Кимура влил всю водку из чашки себе в горло. Лицо его из желтого стало багровым. Но Кимура улыбался.

— Вот это по-нашему, — сказал отец и похлопал Кимуру по плечу. — Твоя психовый, отчаянный, а моя крутой…

— Не забывай про заговор, — напоминала бабушка Ге. — Как полная луна, завари травку и читай…

— Хоросо, хоросо, Федора-сан, — отвечал Ге и кланялся, прижимая руки к сердцу.

Отец поднялся и принес из своей комнаты мешочек с табаком. Бабушка собрала порубленный мною табак, высушила и порезала.

— Ано-нэ, кури, — пригласил отец, раскрывая мешочек. Кимура и Ге потянулись за табаком. Но Кимура сейчас же отдернул руку.

— Вытерплю, — пробормотал он по-японски, улыбаясь в сторону Ивао и Сумико. — Скоро закурим наши японские сигареты.

Ивао и Сумико уткнулись в чашки с чаем и не ответили ему.

Ге сунул нос в мешочек и несколько раз глубоко вдохнул. К его носу прилипли табачные крошки. Я прыснул со смеху.

— Ах ты, чертенок мозолистый, — сказал отец спотыкающимся голосом, — табак отцу испортил и рад. Тоже мне герой…

Я опустил голову, загляделся на свои руки, сжал их в кулаки и вдруг заметил, что у меня крупные костяшки пальцев. Как у деда. Тогда я вскинул голову и сразу нашел взглядом руки деда. Они покоились на эфесе сабли. Как хорошо, что я похож на деда. А вот на Семена — нисколечко. Если бы пальцы на левой руке отсечь вот так, тогда бы… Ну ничего. Усы растут помаленьку… Я осторожно провел пальцем под носом — растут. А если бриться отцовской бритвой, то можно быстро вырастить, как у Семена.