Кое-как перевалился в шлюпку. И солнце, как назло, нырнуло в пухлую тучу. Я сжал зубы, чтобы японцы не слышали, как они лязгают от холода.
Вода в бухте полиловела. Пошли по ней мелкие кружочки. Дождь зациринькал в пустое ведро на носу шлюпки.
Парнишка одним веслом развернул шлюпку и вогнал ее в брешь. Мы проплыли метров десять внутри баржи к пристани, к дощатой наклонной и выгнутой площадке. Через мелкие отверстия вокруг дыры в борту баржи расходились толстые жгуты света. Близкие к нам серебрили паутину. Дальние — высвечивали стальной осколок, впившийся в доску, стеклышко очков парнишки-японца, перламутровую пуговицу на вязаной кофте девчонки. Один луч выхватывал из полутьмы фанерную полочку и стоящего на ней болванчика, который смеялся огромными фарфоровыми зубами, лаковыми губами, тугими волнами щек и стрелками глаз.
Но вдруг все погасло. И точно слетелись воробьи на палубу и застучали клювами над нашими головами. Сквозь щели закапала вода. Но над площадкой была натянута циновка. Мы спрятались под нее. Я сел на скатку (парус). Нащупал фонарь, гладкую толстую лесину (мачта), острую лапу якоря, бамбуковый шест, бухточку веревки. Неплохо устроились… Не хуже, чем наша пещера… А вдруг они меня утопят? Недаром же они здесь оборудовали свой штаб. Наверное, и план против нас составили… Даже под мокрой рубашкой мне стало жарко. С двоими-то я управлюсь. Но вдруг там в темнота прячутся еще двое-трое, да с оружием?!
Девчонка вышла из-под циновки и пошла в глубь баржи, в темноту. Я напряг зрение и напружинился, чтобы при малейшей опасности сшибить японца и кинуться в отверстие. Похоже, что баржу пробил снаряд. Маленькие дырки — от осколков.
Девчонка остановилась и быстро сбросила с себя кофту и шаровары. Она просто пошла отжать свою одежду. Однако я долго еще не верил своим глазам и следил за нею. В темноте девчонка белела, как селедочная молока. Словно русалка какая-нибудь, она изгибалась и прыгала, чтобы вытряхнуть воду из ушей. Девчонка отжала все свое, снова надела и вернулась к нам под циновку.
— Пожаруйста, — выговорила она и показала рукой, откуда пришла.
— Да и так сойдет… — пробормотал я в ответ, а ноги уже двигались в темную утробу баржи. Вдруг подумает, что трушу. И так у нее что-то слишком оттопыривается нижняя припухлая губа. Заметно даже в полутьме.
Видели бы ребята, как я шел в глубь баржи и сжимал в сыром кармане последнюю ракету Лесика… Однако я дошел до мокрого места, где отжимала свои шаровары и кофту девчонка. На меня никто не бросился из темноты. Но дальше я решил не ходить. Все равно девчонка отвернулась…
Я быстренько выжал свои штаны и рубашку. И не успел я вернуться под тент, как дождь прекратился.
Парнишка-японец вдруг встал передо мной. Я сжался, ожидая удара. Но он начал по-своему благодарить меня за то, что я спас его сестру. Вот тут пришлось растеряться окончательно. Сам налетел на них, чуть не перевернул шлюпку, и меня же благодарят… Может быть, я неверно перевел?..
— Мой брат говори росскэ маренький спасибо, — перевела девчонка, приложила руку к сердцу и поклонилась.
Зеленый луч впился ей в мочку маленького уха. Японка чуть повернулась, и луч пробил ее ресницы, похожие на крылья стрижа, и осветил глаз цвета дегтя. Она подставила щеку лучу, и там обозначилась ямка, продолговатая, как боб. И хоть нижняя губа была толстая и слегка оттопыренная, все же мои пальцы зашевелились сами собой. Я никогда не рисовал девчонок, но тут бы мог — ради исключения, конечно.
— Купаться еще рано, — пробормотал я, кашлянул и спросил: — Как вас звать?
Что бы там ни было, я не должен был показывать, что понимаю по-японски. Девчонка перевела мой вопрос брату. Тот ответил:
— Ватакуси ва Ивао то иимасу.
— Мой брат Ивао, — перевела девчонка. — Я — Сумико.
Они оба враз поклонились.
Чего они кланяются? Так у меня пропадет вся злость.
— Вы мне бычка спугнули, рыбку, — хмуря по-отцовски брови, сказал я. — Через вас и крючок посадил… Меня Герой звать. Ге-е-ра.
— Росскэ Гера-сан ходи зачем наса барза? — возразила Сумико. — Дядя Кимура хозяин барза.
— Может, и сопки ваши, и море? — спросил я и ехидно так хмыкнул.
Сумико разъяснила мне, что их дядя владел этой баржей, пока ее не пробил снаряд. Кимура имел и сейнер, но пришлось отдать его за долги купцу Загашникову. А на кунгасах Кимуры ловят треску и селедку рыбаки рыбозавода.
Сумико перевела брату наш разговор. Тот не взъерепенился. Он отвернул борт военного кителька, снял крючок с подкладки и протянул его мне. У него их там было зацеплено штук семь — разных.
— Я хочу поймать рыбу, — стал оправдываться я, взяв крючок. — У меня есть маленький брат Юра. Для него хочу поймать рыбку, понимаете?
— Маленький Юра мы дадим рыбка, — сказала Сумико. — Пожаруйста, ходи к нам.