Синее море

М и ш а (он уже в истерике, отскочил назад). Ни с места! Буду стрелять!

В о л к о в и ч. Брось эти штуки, идиот! Хорошо, что на меня напоролся. Одним словом, давай пока деру, а потом сам придешь с повинной.

М и ш а. Стой, я сказал! (Вынул руки — в обеих по револьверу, а руки дрожат.)

В о л к о в и ч. Опусти, это тебе не игрушки.

М и ш а. Ни шагу!

В о л к о в и ч (спокойно). Да ты что, белены объелся?.. Ну, коли так, подымай руки и не вздумай шевелиться. Сам на себя пеняй, тоже мне… деятель… Антанты…

М и ш а. Не подходи! Не подходи, не подходи, говорю! (Лицо его искажено ужасом, и он стреляет сразу из двух револьверов.)

Волкович падает.

Митька! (Подбегает к нему.) Митька, Митька! (Тормошит его.) Да что же это, что же это… (Силится приподнять его.)

Вбегают два человека: один в красноармейском шлеме — А н д р ю х и н, другой в кожанке — К р у м и н ь. Скрутили Яловкину руки. Круминь бросился к Волковичу.

К р у м и н ь. Митюш… Митя… (Рванулся было к Яловкину.) Негодяй! (И, закрыв лицо руками, снова склонился над Волковичем.)

М и ш а (Андрюхину). Не выкручивай руки. Развяжи. (В тихом отчаянии.) Не сбегу я…

А н д р ю х и н. А ну молчать! За мной, сволочь! (Грубо толкает его.)

…И В ТО УТРО У ТЕТУШКИ МИЛЫ

Суетливо поднимается в свою светелку  т е т у ш к а  М и л а, приобняв, ведет за собой  А н ю, усаживает на золотой пуфик, хлопочет, подскакивая достает чашку, трогает кофейник, не остыл ли.

Т е т у ш к а  М и л а. Ах, как хорошо, что вы зашли, деточка! Вот сюда, сюда садитесь. Давеча он пришел, когда уже светало, а я притворилась спящей, и он сразу пробрался к себе. Заглянула, а он спит и даже не разделся. Так и лег, прямо в сапогах. Кофий еще не остыл. Вы не знаете, он всегда возвращается сам не свой, если поссорится с вами. Но ведь вы помирились? Не правда ли — вчера утром помирились?

А н я (неуверенно). Кажется, да.

Т е т у ш к а  М и л а. Я вам в эту чашечку.

А н я. Спасибо.

Т е т у ш к а  М и л а. Это его чашечка. Помирились — а он опять сам не свой?

А н я. Не пойму, честное слово, на этот раз я на редкость ни в чем не была виновата. Забежала к нему в Подотдел, хотела поделиться насчет нашего вечера, а он вдруг разозлился.

Т е т у ш к а  М и л а. Характер у него в отца. Тимоша тоже был кипяток и ужасно ревнив. Кушайте, кушайте. Вот коржики испекла. (Весело подмигнув.) Съездила обыденкой в Ромодановское, выменяла подсвечники, три вуалетки и Тимошины штаны из-под вицмундира на яйца и масло… Сережечку подкормить надо. Ему по осени в Москву ехать. Он ученым будет, как и Тимоша. Вы маслицем намазывайте, я ведь к вам как к своей.

А н я. Да что вы, мне неловко, право.

Т е т у ш к а  М и л а. Ну что неловкого, не стесняйтесь. Я еще и мукой разжилась. Здесь, на базаре. Мон дьё, такой жох попался! Нынче-то пасха! Такой жох, такой жох! Но меня не проведешь! Я ему дырявый оренбургский платок подсунула. То есть как это — я без кулича? И глядите, яйца уже покрасила!

А н я. Чем это вы?

Т е т у ш к а  М и л а. Да еще царской краской, в пакетиках.

А н я. Чудесно как.

Т е т у ш к а  М и л а. Раньше Сережечка сам красил. Но главное — сахар. При его-то умственной работе?.. Вы кладите, кладите, вы у меня давно как своя. Это от чужих прячешь. С вами я уже примирилась. А что делать? Кушайте.

А н я. Право, так вкусно, Людмила Яковлевна.

Т е т у ш к а  М и л а. И коли мы с вами сейчас вдвоем и пока он спит, давайте-ка поговорим. Как же нам быть? Без обиняков скажу, он в вас влюблен до того, что у меня опускаются руки.

А н я. Да нет же, нет, мы с ним друзья. Разве я позволила, если бы что?

Т е т у ш к а  М и л а. Ах боже мой, ну назовем это «амитье амурез», влюбленная дружба. Но жениться ему рано, Анечка. Вы это сами понимаете. А теперь он вот-вот уедет в Москву. Как он там издергается, если он тут дергается?!

А н я. Но, может быть, мне удастся поскорее кончить школу и стенографические курсы по системе Животовского, и тогда я тоже поеду в Москву!

Т е т у ш к а  М и л а. Ох, да что вы… Это уже совсем безумие!

А н я. Как будто я не понимаю. Когда папа читал на комкурсах, мы хоть военный паек получали. А теперь? Ну какой паек у учителя? Ему бы одному перебиться.

Т е т у ш к а  М и л а. Это вам не как до революции, милая моя.

А н я. И не говорите! Больно смотреть, когда он ходит за водой и тащит ведро.