Топая по казенному коридору, я раздумывала над тем, чем может отличаться администрация института от той же Администрации с большой буквы, и одновременно выискивала нужную дверь, а именно приемную деканата факультета по нематериальной висорике.
Трудное это оказалось дело — поиск нужной двери.
Двери попадались разные: стеклянные, деревянные, мозаичные, инкрустированные роскошными разноцветными камушками, бетонные двери-бункеры со штурвалами, двери-сейфы с кодовыми электронными замками, двери, стилизованные под могильные плиты. И все, как одна, были заперты.
Внимание привлекла дверь в виде прибитой на гвоздиках шкуры, закрывавшей дверной проем, и весьма плотно. На выскобленной коже красовалась начирканная мелом корявая надпись:
А уж таблички на дверях висели — читать, не перечитать: на каждой бездна буковок мелким шрифтом. Оказывается, в этом институте обитало немало титулованных персон с кучами научных степеней.
Читая очередную многострочную надпись, я услышала легкий хлопок, и в коридор неподалеку вынырнул невысокий парнишка с сумкой через плечо, направившийся в мою сторону скорым шагом. В первом приближении он оказался рыжим и заметно лопоухим, во втором приближении — чрезвычайно веснушчатым.
Сама бы я никогда не рискнула обратиться к нему с просьбой о помощи, потому что жизнь успела порядочно пощелкать по носу, научив осторожности. Пришлось сделать вид, будто с большим интересом изучаю дверь в обрамлении застывших языков пламени. Однако рыжий сам притормозил рядом и поинтересовался:
— Новенькая?
Я настороженно кивнула.
— Куда?
— В деканат.
— Факультет?
— Нематериалка.
— Курс?
— Третий.
Каким бы идиотским не казался диалог, интернациональность студенческого языка позволила нам понять друг друга мгновенно.
— Странно, что не знаешь, — улыбнулся приветливо парнишка, обнажая в улыбке широкую щербинку между передними зубами. — Прошла через людоедку?
— Какую людоедку? — изумилась я.
— Которая сторожит при входе.
Не сдержавшись, я хихикнула.
— Значит, прошла, — парнишка правильно расценил мою реакцию. — Монька билетик погасил?
— Вроде бы.
— Ну, так погляди на свет, — пояснил парень.
Я поднесла к глазам истерзанное направление о переводе.
Кинжальные зубы Монтеморта поработали большим компостером, выбив на бумажке упорядоченные дырочки. Слегка кривовато, но достаточно четко прослеживалась шифровка следующего содержания:
Рыжий скосил глаза на бумажку:
— Крыло А — значит, административное, этаж ты уже нашла. Осталось дотопать до кабинета 0007.
— Спасибо! — я дернулась на поиски.
— Должна будешь, — усмехнулся рыжий, и его приветливость как ветром сдуло.
Меня пробил озноб. Это надо же — умудриться забыть, что нельзя принимать помощь, заранее не оговорив условия оплаты! И теперь из-за полоротой забывчивости рыжий мошенник по умолчанию запросто может поставить меня на счетчик. В этом мире даже душевная доброта имеет ценник.
— Ладно, шучу, — опять миленько улыбнулся парнишка. — Бывай.
И пошагал дальше по коридору. Уф, — выдохнула я с облегчением. Мне великодушно отказали в случайном долге.
Разглядывая дверь с номером 0007, за которой предположительно находилась нужная приемная, я испытала некоторое разочарование. Дверь не выделялась примечательностью: деревянная, обшарпанная, щелястая в пазах, с островками облезшей лакировки и криво висящая на петлях. Создавалось впечатление, что она вся из себя несуразная, и к тому же, не считая еле видного номера, не имела опознавательных признаков — ни приличной таблички, ни прочих намеков на месторасположение славного деканата.
Пока я раздумывала над грустными перспективами учебы на факультете, в деканате которого установлена столь незавидная дверь, успел прозвенеть звонок. Вернее, прогорнить. И я поняла, почему вахтерша-людоедка настоятельно рекомендовала добраться до места назначения, не дожидаясь звонка.
Следом за гулким мелодичным наигрышем, пронесшимся эхом по пустынным коридорам и переходам, высоким фронтом прошла воздушная волна, с силой отбросившая меня назад и распластавшая по противоположной стене, после чего я оглохла.
Это могла быть 2 глава
В приемной деканата, похожей на узкий пенал с таким же узким как бойница окном, из-за недостатка света было сумрачно и неуютно, и не было никого, кроме меня. Закрыв за собою дверь, я оказалась отрезанной от толпы — бегающей, ходящей и носящейся по коридору во всех направлениях. Единственное достоинство глухоты состояло в том, что она отгородила меня от орущих голосов, вырывавшихся из луженых студенческих глоток, иначе бы бедные уши отсохли окончательно.
Поэтому, усевшись на небольшом дерматиновом диванчике с засаленными подлокотниками, я приготовилась ждать, одновременно прислушиваясь к ощущениям в организме. Вроде бы кости целы, обошлось без переломов и растяжений. В правом ухе звон прекратился, а вот левое ухо оставалось заложенным, словно в него напихали ваты.