Sindroma unicuma. Эпилог

А у Городской управы — машин, машин… Немерено. Вся площадь занята автотехникой. Территория огорожена заборчиком, возле которого прохаживаются дэпы*. Уйма дэпов. По три человека на квадратный метр. А за оградой — народ. И зрителей без счету, и журналистов… И камеры, камеры…

Лимузин замедлил ход, остановившись у ступеней управы. Первой выпорхнула Вива, проигнорировав помощь распорядителя, следом из салона выбралась Зинаида Никодимовна, а после неё — самый старший Мелёшин. Он протянул мне руку.

И тут я испугалась. Сколько раз мы обсуждали с Константином Дмитриевичем мой синдром, и столько раз дед Мэла уверял, что свадьба пройдет без сучка, без задоринки, и волноваться не о чем. Но сейчас руки судорожно вцепились в обивку сиденья, угрожая поломать ногти и испортить дорогостоящий маникюр. Сегодня здесь собралась уйма народу — и на площади, и в Городской управе. И потом, в банкетном зале яблоку будет негде упасть. Мой синдром почует раздолье и начнет косить слабаков направо и налево. Несчастья обеспечены.

— Ну же… Смелее! — улыбнулся открыто дед Мэла, и я нерешительно вложила свою ладонь. Наше появление на ступенях Городской управы встретили взбудораженным гвалтом, криками и свистом.

— Всё по плану. Жених уже здесь, гости проверены по списку, до начала церемонии — десять минут, от графика не отстаем, пресса прошла инструктаж, люди расставлены, — сообщил бодренько распорядитель самому старшему Мелёшину, шагая с ним вровень.

Нас проводили в комнату ожидания. Вива не могла успокоиться и без конца расправляла фату и шлейф у платья, пока распорядитель не увел стилистку насильно. Появился мой отец, пожал руку Константину Дмитриевичу, и тот ушел.

И мы остались с отцом одни.

Бек сказал, нужно приготовиться. Когда заиграет музыка и откроются двери, я ухвачусь за подставленный локоть родителя, и папенька отведет меня к Мэлу, чтобы сдать с рук на руки. Как сокровище. Или как обузу.

Мы ждали, секунды текли. За дверьми шуршали, двигали стулья, переговаривались, покашливали. Нет, звуков я не слышала, их рождало мечущееся воображение.

И тут отец согнул руку в локте. Мои пальцы задрожали, ухватившись за рукав. Мой отец во фраке и с бабочкой! Никогда прежде родитель не находился на столь близком расстоянии. Никогда прежде не вторгался в личное пространство, в пределах шага. А, нет, исключение составила прошлогодняя фотосессия, во время которой папенька прижал меня к себе — исключительно для получения удачного снимка.

Отец молчал, тоже прислушиваясь к звукам за дверями.

Я — его плоть от плоти, кровь от крови. Сегодня он выдает меня замуж. Разве не к этому результату он шел в течение долгих лет, надеясь, что когда-нибудь безродный слепой котенок окупит вложения?

Был ли прав Мэл, сказав, что отец давным-давно сделал выбор за меня, решив, что лучше стать свободной лгуньей в висоратском мире, нежели жить в заточении на побережье и подвергаться регулярным унизительным проверкам? Где, по мнению отца, дышится слаще: на Большой земле или там?

Секунды застывшего ожидания… Они стали мгновениями нашего торжества. Только сейчас я осознала, что все эти годы отец безмерно рисковал — именем, семьей, чином. Ходил по лезвию бритвы, в шаге от гильотины… Притворялся и изворачивался, подтирал и замазывал. Подчищал и переписывал заново. Подкупал. Прогибался… И тянул меня, тянул. Вверх, к солнцу… Тощий хилый росток… Сплошное недоразумение. Бесперспективное убожество… Может, виной тому мой синдром? Грандиознейшая афера века началась чуть меньше двадцати лет назад, когда маленькую серую крыску привезли в поселковую глушь к женщине во вдовьих одеждах, и закончилась безумно дорогим платьем с бриллиантами. Он и я. Мы покорили этот мир, добравшись до вершины.

Но мне не нужна незаслуженная роскошь, не нужны привилегии и власть. Мое счастье — с Мэлом в общежитской квартирке. Или на краю света. В богатстве и в бедности. Я умудрялась выжить на восемь висоров в неделю, а сейчас на мне — целое состояние. Зачем это представление? Для кого? Для прессы и охочих до сенсации обывателей? Не хочу фальши и притворства!

Внезапно отец накрыл мои пальцы ладонью и сжал. Словно почувствовал: еще миг, и невеста сбежит, сорвав фату.

От неожиданности я вздрогнула всем телом. Родитель повернулся, чтобы что-то сказать, как вдруг глухо зазвучала музыка, и резные двери потемневшего дерева медленно отворились, начиная сказку. Красная ковровая дорожка убегала вдаль. Туда, где ждал Мэл. Туда, где оглядывались гости, выворачивая шеи.

Мы двинулись по широкому проходу, и нас встречали, вставая.

Шаг, второй, третий… Дэпы* по обе стороны прохода… Журналисты… Еще шаг, следующий… Дорожка бесконечна, а музыка вот-вот кончится… Нет, орган играет… Торжественно. Величественно. Вот он, наш королевский финал… О чем я думаю? Ни о чем. В голове сквозняк. Ноги машинально переступают, лица слились в пестрое пятно.

Вот и Мэл — в черном костюме и с бабочкой. До чего хорош, словами не передать. А может, я соскучилась?

— Tradiri tu. Possidori. (Вручаю тебе. Владей. — Прим.)