Sindroma unicuma. Эпилог

К вопросу о компаньонках. Чтобы честь блюлась на должном уровне, для её сохранения следовало выбрать даму из незаинтересованной семьи. То есть, не из Мелёшинской породы, не из Влашеков и не из родни мачехи. Причем будущей компаньонке надлежало быть дамой добродетельной, иметь незапятнанную репутацию и носить фамилию, известную в светском обществе. Фантастические критерии.

Я попросила самого старшего Мелёшина о возможности выбора. Как-никак, предстояло провести месяц в обществе незнакомой женщины, и не хотелось, чтобы мне навязали цербера в юбке из департамента Мелёшина-старшего. А то подсунут агентессу, которая будет строчить начальству рапорты о каждом подслушанном разговоре. Константин Дмитриевич согласился и предоставил выбор. Три кандидатуры — три женщины. Тонкие папочки личных дел.

— Давай, помогу выбрать, — предложил Мэл.

— Эва Карловна в силах справиться самостоятельно, — сказал самый старший Мелёшин, и Мэл, пожав плечами, уселся в кресло.

Поначалу лица женщин ничего мне не сказали, как и фамилии. Каждой — пятьдесят или около того. Две темноволосые, одна — блондинка. Правда, в этом возрасте цвет волос не всегда бывает натуральным. Первая дама оказалась бездетной вдовой. Проведя ассоциацию с тёткой, я сразу же отвергла кандидатку. Вторая претендентка замуж так и не вышла, в отличие от третьей, которая в четырех браках нажила кучу малу детей, и теперь находилась в очередном разводе. Взглянув пристальнее на фотографию последней дамы, я решила, что она охоча до сплетен, и это ощущение не удалось перебороть. Таким образом, после отсева осталась та кандидатка, что прожила всю жизнь старой девой. Зинаида Никодимовна Пивень. Имя показалось мне грустным, как и отчество. И фамилия… Что-то знакомое… Пивень, Пивень… Не помню, где — наверное, на одном из приемов или перед очередным банкетом — мне представили чиновника из министерства… то ли по линии здравоохранения, то ли из дорожного ведомства. Да, точно. И фамилия у него была Пивень. Хлипкий заикающийся дяденька с испуганными глазами, боящийся опрофаниться перед высокородными гостями. Не знаю, почему, но тогда мне стало его жалко.

— Вот эта, — показала я на фотографию будущей компаньонки.

Константин Дмитриевич кивнул, соглашаясь с выбором, и поставил Мэлу условие — приезжать в алую зону днем, а на ночь возвращаться в город.

— Никаких выкрутасов и всяких твоих штучек, — предупредил многозначительно. — Понял меня?

— Понял, — отозвался Мэл раздраженно.

— О каких штучках он говорил? — спросила я, когда мы вышли из библиотеки. — И вообще, о чем речь?

— Я же говорил, что у деда ответственный подход к твоей безопасности, — обнял меня Мэл и вздохнул. — На ближайший месяц наши отношения переходят в стадию конфетно-букетных и поднадзорных.

— Это как? То есть ни-ни?! — от удивления я застопорилась. — Совсем-совсем?!

— Совсем-совсем, — ответил Мэл грустно.

— Целый месяц! Гош… я не смогу. Я же… ты же видел… — мое расстройство вылилось в бессвязную речь.

— Знаю. И тоже не смогу, — сказал он. — Поэтому мы что-нибудь придумаем. Всё будет тип-топ.

На удивление, обеденная и вечерняя трапезы прошли легко и непринужденно. Я не тяготилась обществом Константина Дмитриевича, а он больше не возвращался к разговору о моем деде и о побережье. Время перед сном протекло в видеообщении с помощью телефона. Я смотрела, как Мэл ведет «Турбу», как проходит по аллее с ангелами, поднимается на четвертый этаж общежития и как вытягивается на диване.

— Обувь не снял, — отмечала его передвижения.

— Теперь я холостой, — парировал голос Мэла из динамика. — Что хочу, то и ворочу.

— Гошик!!

— Ладно, ладно.

И ботинки полетели в угол прихожей.

— Гошик!

— Эвка, дай расслабиться и свыкнуться с новыми ощущениями.

Обидевшись, я отключилась. Зато перезвонила позже, когда забралась в душ.

— Гошик, не спишь?

— Неа. Конспекты почитываю.

— Свыкся?

— Еще не понял.

— Желаю удачи. А я пока помоюсь. Жаль, некому потереть спинку.

В динамике наступило молчание, а потом Мэл попросил хрипло:

— Эвка, включи камеру.

Разве ж я против? Водрузила телефон на полочку, и пока старательно намыливалась и смывала пену, на другом конце невидимой линии царило молчание. Вытершись полотенцем и закутавшись в халат, я спросила невинным голоском:

— Ну, спокойной ночи, милый?

— А-а… да-да… Спокойной ночи, — ответил Мэл не сразу.

Зинаида Никодимовна приехала на следующий день. Выгрузилась со скучным коричневым саквояжем из машины, в скучном коричневом пальто и в скучном платке, правда, в зелёном. Я, конечно, не могла похвастать особыми знаниями в современной моде, но уроки Вивы не прошли даром. Поэтому сразу отметила, что Зинаида Никодимовна стеснялась своей внешности и фигуры, скрывая их за очками в толстой роговой оправе и за бесформенными и безвкусными одеяниями. А еще она нуждалась. Об этом поведали потертый саквояж и поношенное драповое пальто — определенно, с исчерпанными улучшениями. И я прониклась симпатией к женщине. Она напомнила меня до встречи с Мэлом, несмотря на то, что была старше годами.