Другой выдающийся ученый-химик, действительный член нашей и многих зарубежных академий Алексей Александрович Баландин был моим соседом по нарам в норильском лагере. Вместе с ним мы некоторое время работали в опытно-металлургическом цехе.
С полковником Николаем Ивановичем Заботиным, помощником военного атташе в Америке, мне довелось познакомиться в красноярской пересылке. Он, насколько мне известно, был среди тех, кто вторгался в сферы американской секретности на атомную тему...
Я был дружен с биохимиком Побиском Георгиевичем Кузнецовым, необыкновенно одаренным человеком, ставшим впоследствии видным ученым. О нем расскажу позднее и подробнее.
Познакомиться довелось со многими другими известными или неизвестными, наглухо засекреченными людьми, и с теми, кто еще не успел стать известными — молодыми, талантливыми, загубленными навсегда.
Была здесь и группа наших летчиков-асов. Они не побоялись перед войной открыто заявить руководству о том, что наша истребительная авиация уступает немецкой и в вооружении, и в скорости, за это получили по десять—пятнадцать лет лагерей.
Но вот, наконец, и последний сухопутный пункт этапа — пересыльный лагерь около Красноярска.
При запуске в зону нас снова шмонали (обыскивали) и сортировали на «социально близких» (уголовников) и «контриков» (осужденных по 58-й статье). По ошибке, а может быть, умышленно, моего земляка-инженера причислили к уголовникам. Моя попытка отстоять его, закончилась тем, что меня самого поместили в барак с уголовниками. Увидя множество явно не ангельских лиц, и ни одного знакомого по этапу, я уже мысленно попрощался со своим «шикарным» видом и с костюмом в котомке... Но и на этот раз все обошлось: сработал уже не раз апробированный прием.
В этом лагере мы пробыли с неделю и от обслуги узнали, что незадолго до нашего прибытия здесь произошло восстание. Его инициаторами была группа блатных. Они набрали камней, подобрались поближе к одной из сторожевых вышек и по команде обрушили град камней на часового, так что тот не успел выстрелить. Несколько человек перелезли через проволочное ограждение, взобрались на вышку, захватили ручной пулемет и открыли огонь по охране на других вышках. Под прикрытием огня заключенные в нескольких местах повалили ограждение, убили охранников еще на двух вышках. Чуть ли не половина лагеря ушла в тайгу.
Многих поймали, но некоторым удалось уйти, доказательством услышанного были следы от пуль в дощатой обшивке вышек.
32. Вниз по батюшке-Енисею
В Красноярске завершилась сухопутная часть пути. Теперь начинался водный — по Енисею. Никогда не видел я этой великой сибирской реки, по которой предстояло проплыть несколько тысяч километров до самого устья, проплыть в глухом трюме баржи и не увидеть ни самой реки, ни ее берегов.
Нас погрузили рано утром, и буксир, разорвав хриплым гудком предрассветную тишину, потянул караван огромных барж вниз по течению, на Север, вслед за недавним паводковым льдом.
Сквозь квадратный люк в палубе видны были лишь небо да часовые с винтовками. Мне досталось место на верхних нарах. Здесь было сухо, и сюда, через люк, шел хоть какой-то приток свежего воздуха. Внизу же, по днищу, прокатывался слой вонючей жижи и трудно дышалось. Не прошло и часа, как началось выяснение отношений, сначала между группировками блатных из-за сфер влияния, а затем и всем остальным населением трюма, за передел мест на нарах. Конфликт перешел в жестокую драку. В ход пошли глиняные миски, за неимением другого «оружия» (все было отобрано при погрузке вплоть до ремней и костылей). Вскоре от мисок остались лишь черепки. Конвой сначала не реагировал, но, поняв, что битва может перерасти в бунт, вооружился деревянными увесистыми кувалдами на длинных рукоятках, и принялся сверху, через люк, без разбору дубасить дерущихся.
Кормили один раз в сутки. Овсяную баланду опускали в трюм в ковшах, прикрепленных к длинным шестам. За отсутствием мисок баланду набирали, подставляя черепки, шапки или просто в пригоршни. Спускаться в трюм конвой не решался.
Почти все время приходилось проводить, лежа на нарах. Они занимали все пространство. Походить, размяться было негде. Хотелось курить, но табак и спички обобрали при погрузке. И все же кто-то ухитрился добыть огонь трением деревяшек, а вместо табака мы выковыривали просмоленную паклю из бортовой обшивки.
Не видя самой реки, мы постоянно ощущали ее по плавному покачиванию, а иногда и по сильной качке с настоящей морской болезнью у заморенных зеков. ,