Синдром самозванца

– Но маникюр-то никто мне не запретит сделать, – сказала Поля и достала пилочку.

Поля решила остаться в Москве вплоть до момента, пока мы не разрулим ситуацию. Я предложил ей пожить у меня, она вежливо отказалась.

– У меня тут родовое гнездо, – сказала она, – любовно обставленная маленькая уютная квартирка. Я по ней соскучилась. Но спасибо за предложение, мне очень приятно.

– Мне надо написать отчет для заказчика. Поехали ко мне? Закажем еду, я буду тебе рассказывать и писать отчет.

Не знаю, зачем я ей это предложил. Потребности поговорить у меня особо не было. Не сказать чтобы я скучал по Поле или мы раньше были очень близки. Когда они работали с Жанной, то обычно я выслушивал про факапы Поли, ее заскоки и стервозность. Наверняка Полин художник-неудачник слушал про Жанну что-то похожее.

Полина не была для меня родной, и сердце не щемило. Но все же рядом с ней я чувствовал себя спокойнее. Как будто мне ничего не угрожает. Как будто тревога отступала. Честно говоря, я не очень понимал, откуда эта тревога во мне в принципе поселилась. Я переживал за Жанну, безусловно, но то была совсем другая тревога, более глубинная, более страшная. Как будто надвигалась тьма, хотя едва-едва забрезжил рассвет.

– А давай. С меня еда, с тебя – рассказ, – сказала Поля.

Мою квартиру она оценила. Сказала, что без Жанны я пустился во все тяжкие и стал барином с тягой к неуютным просторам. Мы расположились в кухне, куда я притащил ноутбук и блокнот с записями. Проговорить оказалось очень полезно. Я составил описание каждого из убийств, привел доказательства следствия и указал, что именно они пропустили. Вышло немного, четыре страницы. Далее следовал, собственно, профиль преступника.

– Вообще в моем договоре с профсоюзом нет задачи составить профиль преступника по этому делу, – сказал я, – есть задача откатить обвинение, доказать, что Павел Отлучный невиновен. И, собственно, это доказано. У него было алиби и не было мотива.

– Ну, вот тут я не очень с тобой соглашусь, – сказала Поля. – Ты считаешь, что раз у него были отношения с Людмилой, то другие женщины не могли его обидеть? Основа обвинения, если я тебя правильно поняла, состоит в том, что у Отлучного на любовном фронте большие проблемы, потому что эти конкретные женщины не увидели в нем того, кем он себя считает. Альфа-самцом, желанным для всех женщин планеты. Или что-то в этом духе. Верно?

Полина сделала большой глоток белого вина, кубики льда в бокале мягко брякнули.

– В целом верно, – ответил я. – Следствие упирает на то, что у Отлучного получалось со всеми, кроме этих трех девушек. Это так представлено, однако не доказано. Никаких других женщин в качестве свидетелей не привлекали. И выходит, что он вроде как обращался ко многим, и те соглашались. Но почему тогда у него ни в машине, ни дома не было их нижнего белья? Следствие на этот счет молчит, как будто такая дыра не стоит внимания. С другой стороны, они описывают только три случая, и все три – отказы, тогда с трусиками все ясно, но непонятно: зачем они намекают на его сексоголизм? В деле вроде формально дыр нет, но если присмотреться, то вязка крупная – палец просунешь.

Нам привезли две большие пиццы. Одна была с ветчиной и грибами, а другая – вегетарианская. Обе жирные и потрясающе вкусные. Пока Полина вот уже минут двадцать по крохотному кусочку откусывала от слайса овощной пиццы, я уминал третий кусок своей.

– А твоя теория состоит в том, что любовно-отказные мотивы у Отлучного отсутствуют, поскольку у него было кем заняться, помимо жены. Но почему ты считаешь, что это удовлетворяло все его потребности? Допустим, есть потребность в жизненном партнере. Для этого есть жена. Вторая потребность – регулярный секс на стороне. Для этого у него Людмила. А если была и третья, например? Анонимный секс, экстремальный, с какими-то особенностями или извращениями? Или фетиш – бортпроводница, и все тут?

– Вполне возможно, – сказал я, – но это ведь доказать надо. Мы опираемся на приговор, а он – на результаты предварительного расследования. Вместе они говорят, что было вот так, доказывают это, и суд выносит приговор. Но все было иначе, один элемент из состава преступления выпал, значит, нет и всего состава, они же живут только в связке.

Полина добавила вина в бокалы. Она закончила свой кусок пиццы, оставив бортик практически нетронутым. Я виновато на нее поглядел и стащил еще один слайс.

– Ты сам-то как думаешь? Если принять во внимание, что у убийцы-организатора был исполнитель, то мог ли им быть Отлучный?

– Видишь ли, тут я запутался и распутаться не могу, – ответил я. – Есть противоречие. Миссию творит человек, зараженный идеей. Ему важен не процесс, а результат. Он зациклен на том, что эти конкретные девушки не должны жить. Миссионер не пользуется исполнителями, он делает все сам. И тогда это не может быть доктор, поскольку у него алиби. Или может?