Синдром самозванца

– Он уставший был как лось, – ответил Егор, – и я был такой же. У нас на снижении была засветка, обходили всем миром. Употели.

Этот термин был мне еще незнаком, но, кажется, я догадываюсь, о чем речь.

– Засветка – это грозовое облако?

– Ага, оно самое. Причем на участке, где от одного диспетчера к другому переходим. И всегда так между зонами: один думает, что это уже не его ответственность, а другой – что еще не его. В итоге разбирайся сам. Вот мы и разбирались.

– Часто такое случается?

– В региональных и маленьких аэропортах – да. В больших, конечно, реже, но тоже случается. Люди-то везде одни и те же работают. Диспетчеры следования – это те ребята, которые ведут самолет на набранной высоте по маршруту, они ж вообще в подземельях сидят, света белого не видят, только приборы. Увидели засветку – тут же говорят, как и куда лететь. А диспетчеры круга – это те, которые командуют, когда мы на посадку начинаем заходить, и приборы видят, и на небо могут поглядеть. Они ж в вышках чаще всего сидят – вон, блин, туча, небо черное, но, думают, наверное, их диспетчер следования в какую-нибудь нормальную дыру направил, мое дело на снижении обойти вот это облачище. Вроде бы все логично. Да только облака не плоские! А еще могут и по горизонтали вырасти и переместиться. И если с эшелона облако съехало, то это уже ответственность круга. Ну, короче, пока они между собой разбираются, чья это ответственность, выруливаем мы.

Честно говоря, я ничего не понял, но разбираться не очень-то хотелось. Хотя мысль интересная – ответственность за облако, которое и телом-то не назвать в физическом смысле. Что это такое вообще? Каким законом регулируется? И регулируется ли? Вон, между диспетчерами передается, самолетами обходится, а само оно – что такое? Воздух и вода.

Я заметил, что у Дианы включен диктофон. Надеюсь, ей хватит ума не вставлять в свой чертов подкаст запись этой беседы и не снимать видео.

– Павел был уставший? Он делился с вами планами на вечер? – спросил я.

– Да, мы оба устали. Сказал, что поедет в отель, съест жареного гуся и ляжет спать, – ответил Егор. – Мысли у нас с ним были схожие. Только я мяса не ем.

– А когда вы встретились в следующий раз с Павлом?

– Утром, когда вылетали обратно в Москву.

– Вам уже было известно, что бортпроводницу Ангелину Викторову убили?

– Ну да, ее же нашли недалеко от отеля. Там утром полиция была, нас опросили перед завтраком. Помню, говорили, что девчонка найдена мертвой, и вроде как речь шла о передозе. Но мы, естественно, не поверили. Третья смерть за полгода. Потом, когда мы уже в Москве были, сказали, что ее отравили насмерть цианидом.

– А Павла допрашивали в тот день?

Парень задумался.

– В Иркутске, по-моему, нет, – ответил он. – Он ведь в другой гостинице был.

– Когда вы встретились, Павел знал об Ангелине?

– Знал конечно. Да все уже знали.

– Что говорил?

– Что и все – капец, бедная девочка и все такое. Напуган был. Все понимали, что кто-то выкашивает стюардесс, – сказал Егор.

– Вы говорите, что он был напуган. А вы были напуганы? – спросил я.

– Нет, я же не стюардесса. Чего мне бояться?

– А Павлу чего бояться?

Егор усмехнулся:

– Вот уж не знаю.

– Вы сейчас командир воздушного судна?

– Да! Уже два года как!

Алексей Кончиков, тот самый доктор, которого все ненавидели, несколько раз переносил встречу. И сегодня, в последний день перед нашей с Дианой командировкой в Белгород к Отлучному, подтвердил, что придет за пятнадцать минут до назначенного времени. Нам пришлось ждать его полтора часа.

Когда он наконец пришел, я хотел тут же его отпустить, потому что сразу увидел: этот человек не способен ни на что. Он умеет только любить себя. Идеально вылизанный, в дорогом костюме с иголочки, ногти наманикюрены и, кажется, даже покрыты бесцветным лаком, волосы смазаны гелем и уложены назад, как в ранних фильмах носил Антонио Бандерас. Худой как жердь, остроносый и в показательно дорогущих очках Prada. Подбородок узкий, отличная пара носяре. Наш конференц-зал заполнил тягучий и тяжелый аромат духов из линейки Tom Ford, ведь только у него духи призваны удушить.

Классический стиль, статусные вещи, холодные и высокомерные манеры. От этого человека разило эгоцентризмом. Он сел напротив молчаливых нас с Дианой, положил ногу на ногу и произнес низким приятным голосом:

– Я располагаю пятнадцатью минутами, не будем терять времени.

Да что вы говорите такое, надо же…

– Почему вас все ненавидят? – выпалила Диана.

Кончиков улыбнулся уголком губ. Глаза оставались холодными.

– Люди не любят тех, кто успешнее их. Не любят, когда с ними обращаются соответственно их уровню. Все видят себя особенными. С высоты падать больно.

– Вы говорите «люди», но жалуются на вас в основном женщины, – сказал я.

– А женщины, по-вашему, не люди? У мужчин эмоциональный диапазон как у зубочистки, – ответил доктор.

– Женщины склонны раздувать из мухи слона? – уточнила Диана.

– Заметьте, это не я сказал.

Диана открыла рот, но тут же его закрыла. Взяла ручку и стала что-то яростно записывать в блокнот. Сунула листок мне, я прочитал: «Можно я ему врежу?!»