Синдром самозванца

Согласно анкете, которую Тимофеев заполнял при вступлении в ПАР, состав его семьи ограничивался пожилыми родителями (наверняка у него на содержании) и родной сестрой. Мать в прошлом – корпоративный юрист в «Газпроме», занималась управлением налоговыми рисками. На сайте компании Андрей нашел большую статью о чествовании ветеранов, где Надежде Ивановне Тимофеевой был отведен целый раздел, с подробным перечислением занимаемых должностей – от старшего специалиста налогового отдела до заместителя директора департамента. В 2016 году вышла на пенсию, какое-то время еще помогала коллегам ценными советами и бесценным опытом, но после серьезного ухудшения здоровья оставила работу совсем. Отец Константина, Игорь Игоревич Тимофеев, работал в Росавиации, вышел на пенсию в 2015 (судя по анкете), никаких публикаций о нем найти не удалось. А младшая сестра Кости Мария – совершенный человек-фантом. Даже сам факт ее существования подтверждался только сведениями, которые указал в своей анкете Константин. Год рождения и род деятельности не обозначены, в соцсетях не идентифицируется: Марий Тимофеевых, пусть даже и проживающих в Московской области, полно, поди пойми, есть ли среди них та самая.

А еще мы провели некие следственные действия. Почему «некие»? Потому что никаких таких действий, даже близко стоящих со следственными, нам осуществлять было нельзя, ибо законом на это мы не уполномочены. Сорри за минутку занудства, но я, как юрист, обязан был сделать этот дисклеймер. Мы с Дианой взяли из анкеты ПАР фотографию молодого, очень симпатичного блондина с милым курносым лицом и смешно оттопыренными ушами и показали родственникам всех жертв, кроме, разумеется, Винеры Леоновой, а также Эвелине, бывшей девушке последней жертвы, Матвея Киреева. Она единственная, кто узнал Тимофеева:

– Я близко с ним не знакома, – сказала Эвелина, – но помню, что он работал в нашей авиакомпании когда-то давно. Кажется, он был вторым пилотом, если я ничего не путаю. Забавный пацан, здоровенный, вечно в «Эирбасах» фуражкой потолки протирал.

– А с Матвеем они были знакомы? – спросил я.

– Понятия не имею, – ответила Эвелина. – Может быть, и были. Но не дружили, это точно. У Матвея с понятием «дружба» вообще все туго было… Ой, о покойных в таком случае ничего не говорят. Молчу.

Остальные парня не признали.

Кстати, по поводу лица Константина. Я рассматривал его, будучи под двумя бокалами просекко, но все же оно показалось мне знакомым. Было в его наивных больших глазах и милой улыбке что-то знакомое. Мы с ним не встречались – это сто процентов, я бы его запомнил. Между бровями у него тянулся шрам, как бы образующий знаменитую линию Фриды Кало, я такое запоминаю отлично, несмотря на свою в целом отвратительную память на лица. Спасибо доктору наук профессору Валентину Прокофьевичу Шимантареву, который вел у нас криминологию в университете. Его слова записались у меня на подкорку: если видите на лице изъян, коим могут быть шрам, татуировка, странная форма травмированного носа, пирсинг, дефекты кожи (следы от оспы, например), родимое пятно или что-то подобное – запоминайте этого человека, скорее всего, он вам еще не раз встретится. Константина Тимофеева я никогда в жизни не встречал. Но его лицо мне было знакомо.

Это может означать одно из двух: либо я встречался с Костей мимолетом, запомнил его лицо, но не общался с ним, либо я знаком с его родственником.

Склоняюсь ко второму варианту, потому что меня зацепило именно лицо этого парня, а не его шрам. Вживую мне бы запомнился как раз шрам. А тут – большие наивные глаза, смотрящие в мир с бесконечной грустью и отчаянием, оттопыренные смешные ушки и неправильной формы губы: верхняя пухлая, как у Памелы Андерсон, а нижняя тонкая, словно демонстрационная версия в каталоге «Какие в природе бывают тонкие нижние губы».

Шел второй час ночи. Я сидел на полу в ванной комнате перед открытой коробкой с теми самыми предметами. Мячик укатился под умывальник, и доставать его я не собирался. Зато я собирался позвонить Полине, и позвонил.

– Алло.

– Очень странно, что ты взяла трубку, – сказал я. Язык заплетался. – Когда я звал тебя на похороны, тебе было плевать.

– Мне было не плевать.

– Ну, окей.

– Зачем ты звонишь? – спросила Полина. На заднем плане у нее играла музыка, кажется, она была в ресторане.

– Хочу спросить. В порядке бреда только.

– Спроси.

– Как ты думаешь, я тоже схожу с ума?

– Погоди, я выйду на улицу.

На том конце зашуршало, музыка на мгновение стала громче, а потом вообще прекратилась и послышался приглушенный уличный шум. Полина спросила: «В чем дело?» – и я рассказал ей об артефактах, книгах корешками к стенке, своих видениях-снах. Она выслушала меня спокойно и сказала:

– Тебе не кажется, что сам факт сомнений в психическом здоровье говорит как раз об обратном?

Вот закрутила, сразу и не понять. Надеюсь, она имела в виду, что сомневаться в своей психике могут только здоровые люди.

– Не знаю, – на всякий случай ответил я.