Я знала во сне, что я маленькая, видела свои руки, поцарапанные о кусты малины, в которых вчера мы с подружкой прятались от старших девочек. Видела свои ободранные коленки – синяк на синяке, – не успевающие заживать до следующего падения.
Где-то поблизости были и мои родители, я знала это, и мне было хорошо, тепло и спокойно. И я просто бежала, бежала и бежала по лугу. А он не кончался и не кончался…
Мне тридцать восемь лет… Хорошо, что не восемьдесят три. Если иногда, когда вдруг ощущаешь себе старой, мысленно прибавить к своим годам, скажем, пятнадцать лет, и посмотреть на себя сегодняшнюю с позиции пятидесяти трех, то сразу покажешься себе очень молодой, и позавидуешь силам и возможностям возраста…
Родители позвонили мне в восемь утра, зная, что я в любом случае уже встала. Других звонков я очень попросила себя не ждать, чтобы не портить окончательно день. Хорошо и плохо, что не надо идти на работу.
Хорошо, потому что не надо принимать неискренние поздравления Нин Иванны, и выставлять на стол конфеты, и смотреть, как Нин Иванна жадно заталкивает их в рот, поглядывая на меня и думая – есть все же у меня любовник или нет. Она меня часто об этом спрашивает в праздники. Почему, не знаю.
Плохо, что не надо идти на работу, потому что целый день надо будет чем-нибудь заниматься. Как мне обидно было раньше – у всей страны Первое мая, демонстрации, флаги, а у меня день рождения. И никто об этом не знает. Как правило, забывают многие друзья, именно потому, что настали долгожданные майские. Можно рвануть на дачный участок, вскопать первые грядочки, можно растрясти балкон после зимы, можно поехать искупаться в море. Смотря кому что можно.
На обед я обещала зайти к родителям. Но они обедают теперь совсем рано, в час, а я в это время, если не обегала полрайона, есть еще не хочу. Но зайти я, конечно, зайду.
Утро пролетело быстрее, чем можно было ожидать. Я вытащила из старого шкафа три огромных пакета со старыми колготками, Ийкиными застиранными маечками, своими дачными джинсами и носками, решив все это разобрать. И теперь сидела в куче старых вещей, каждая из которых несла в себе кусочек моего прошлого, нашего с Ийкой прошлого, кроме безликих колготок, разумеется, ничего не хранящих, кроме старых дыр. Самое простое – с них и начать. Из-под кучи своих тонких бежевых колготок я достала маленькие желтые колготы, которые когда-то бросила в мешок, не постирав. И они как растянулись по Ийкиной ножке много лет назад, так и сохранили форму маленькой ноги. Вот и большая дырка на правом колене, наспех зашитая яркими оранжевыми нитками прямо поверху.
Спроси ее – она и не помнит, как сильно тогда разбила ножку, и как терпеливо стояла каждый раз, когда я ей мазала ранку, как старательно потом натягивала колготки, радуясь, что у нее получается у самой, что она – большая…
Я отложила Ийкины колготки в сторону и пододвинула к себе другой пакет. Вот в этой толстовке Ийка упала на даче и долго лежала ничком, пока я к ней бежала, чувствуя, как с каждым шагом в моей голове как будто что-то раздувается, что-то невыносимо горячее, и собирается лопнуть, не помещаясь больше в голове тупоумной мамаши, отпустившей маленькую девочку одну бегать по краю того самого луга, заросшего гвоздичками… На узкой плешке, оставшейся свободной, так и росли, упорно и плотно, малиновые гвоздички и сильно пахли каждый летний вечер…
Подбежав, я увидела, что Ийка лежит и спокойно наблюдает за двумя муравьями, тащившими длинную, раз в пятьсот больше их самих, соломинку. Я села рядом с ней, а потом легла на землю и, обняв ее, лежала долго, пока не почувствовала, как щекочут мне ноги муравьи, залезшие под мои тонкие брюки… На Ийкиной светлой толстовке так и осталось зеленое пятнышко на боку – то ли от какойто травы, то ли от придавленного кузнечика…
А в этой юбочке Ия ходила на годовой концерт в музыкальной школе. Я помню, с каким трудом мне удалось заказать нужную юбочку в ателье – почему-то в тот год в школе решили, что все девочки должны одинаково выглядеть – в белых блузках с не модным жабо и в темно-бордовых плиссированных юбочках. Из того материала, что я купила, плиссе никак не получалось, другого бордового не было, и я отрезала от своего плаща большой кусок снизу. И вышла прелестная юбочка. Плащ тоже не пропал – в том же ателье мне подшили его как курточку. Правда, я ее так ни разу и не надела.
Ийка же пошла на концерт гордая и красивая – она прекрасно выучила мазурку Глиэра, которую должна была играть, репетировала ее два с половиной месяца. Я сделала ей из тоненьких светлых волосиков пышный волнистый хвост, мы специально на ночь накрутили волосы на два толстых бигуди. От волнения Ийка не смогла ничего съесть, только выпила обычную утреннюю чашку чая с молоком. На концерте ее выступление было в первом действии, ближе к концу – в начале выступали первоклассники, а она уже училась третий год, включая подготовительный класс, и заканчивала теперь второй класс.