Синдром Л

Наверно, и в самом деле многих Сашенька привлекает. Одни волосы золотые чего стоят… Но странным образом мне кажется, что ее главный знаток и ценитель — я и только я! Во всем, может быть, мире. Что я создан для того, чтобы восхищаться и лелеять ее, ценить — так, как не оценит никто другой. Ну, хорошо, хорошо, согласен, могут, наверно, существовать и другие знатоки, где-нибудь на отрогах Анд, или в долине Нила, или в 16-м аррондисмане Парижа. Теоретически возможно… Но практически… Вот выпал некоторым жребий, оказались они с ней в одном вагоне ехали долго, глазели, а дальше-то что? Что — спать потом не могли, покой душевный потеряли? Да ничего подобного! Пришли домой, по сто грамм хряпнули, колбаской закусили… И хоть бы хны — забыли думать! А такой, как я, разбирающийся, на их месте оказавшись, — только увидел бы ее, секунду-другую только бы на нее посмотрел, и все, готово дело, вся жизнь перевернута. Влачил бы и дальше свое унылое существование, зная, что бывает иное. Другая планета, другая вселенная. На которую дали взглянуть одним глазком, подразнили только, вкус к земным удовольствиям отбив. И жил бы я дальше в своем безнадежном убожестве, сильно сомневаясь при этом, что мог бы ей хоть в каком-то приближении соответствовать. Считал бы — не моего она поля ягода. Не про меня такое волшебство создано. Не для сверчков с моего шестка. Но при этом переживал бы и тосковал — впредь и навсегда. Пожизненный приговор.

Но если в силу какого-то фантастического стечения обстоятельств, даже, прямо скажем некоего чудовищного недоразумения, она готова не только терпеть меня, но и счастлива быть в моем обществе… То почему бы и нет? Почему бы не воспользоваться этой ситуацией? Кто же в здравом уме добровольно откажется от главного выигрыша своей жизни?

Правда, мысль свербит: а не ворованный ли выигрыш? Не чужой ли трофей, другому по праву принадлежащий?

Но об этом лучше не думать. И вообще: неизвестно, жив ли он, Рустам этот самый. Если его нет среди живых, что более чем вероятно, то ложь моя — во спасение. Да-да! Мне на удачу, а ей — во спасение. Какая кому разница, если двух людей эта ложь делает счастливыми?

Так что побуду пока Рустамом, а там видно будет, решил я.

Все в ней было для меня идеально. С головы до пят…

Да, пяточки розовые… такие, что от них одних я умом мог подвинуться. В них одних влюбился бы. Им бы одним готов был страстные серенады петь. Я ей сказал об этом, когда она уже засыпала. И она пробормотала сонно: да-да, ты мне уже об этом говорил… И положила мне ступню на ногу. И заснула тут же. А я лежал ни жив ни мертв, боясь пошевелиться, и сердце замирало. Я закрывал глаза и не только пяточку видел, а всю ступню ее, узкую, изящную, великолепную. А пальцы ног? Для кого-то глупость, не имеющая никакого значения. Да что там для кого-то! Именно для меня, например. Для меня, которым я был еще несколько дней назад, это значения не имело. Да что там дней! Еще несколько часов назад я о таких чудесах не имел ни малейшего представления.

А теперь я другой: теперь я знаю, что бывают пальчики женских ног столь прекрасные, столь обольстительные, что можно любоваться ими бесконечно, можно их в Эрмитаже выставлять, и такие люди, как я, будут ходить каждый день. А уж если выпало счастье их потрогать — нежно, осторожно, может быть, даже губами к ним прикоснуться… Тут уже хоть помирай от счастья.

А как она движется! Сколько же в каждом ее шаге… чего? Грацией, наверно, это называется. Бессознательной грацией. Грациозно движущуюся женщину невозможно не хотеть…

А еще и руки у нее потрясающие. С длинными тонкими пальцами…

Вчера в метро я положил свою руку на эти пальчики, державшиеся за поручень, защитил их от чужих взоров… И понял: даже этого одного достаточно для счастья. Ездить всю жизнь, ощущая ее пальцы своими — каждый нерв, каждую прекрасную, милую косточку, каждый перламутровый ноготочек.

И потом еще глаза ее…

Вчера в метро я ей сказал:

— Знаешь, я всю жизнь смеялся над ботаниками, всякими хиляками несчастными, которые готовы всю жизнь рядом с женщиной сидеть и млеть от ее прекрасных глаз. Умильно вздыхать рядышком, не решаясь сделать следующий шаг. К большему не готовы. Уверяют себя, что с них достаточно и этого. Сидеть и любоваться, погружаться в любимые глаза. На самом деле я считал, что у них проблемы, что боятся они, не уверены в себе. В общем, комплекс неполноценности. Но вот я вроде бы никакими такими комплексами не страдаю… а смотри, что со мной творится… еду, держу тебя за руку, смотрю в глаза, как робкий подросток… И одного этого мне уже достаточно для дикого счастья.

Она засмеялась.

Сказала:

— А ты? Для тебя тоже этого хватит? Ты тоже к большему не готов?

— Нет, я готов! Еще как готов! — воскликнул я. — Мне — не хватит… Но я хотел сказать… Сказать хотел… — И на этом забуксовал. — Проблема… Мне надо выразить невыразимое!

— Ты уже выразил! — смеялась она.

Так мы и приехали — рука в руке, глаза в глаза…

О господи! Чем же заслужил я такое, никак в толк не возьму. По ошибке чужой приз получил.