Синдром Л

– Ладно, не верите, значит? Когда поверите, будет поздно. Есть вариант еще лучше – продырявить вам башку, ручку пистолета протереть, и вам в руку вложить… Милиция наша, сами знаете какая, не будет себя утруждать сложными экспертизами. Тем более, я слышала, старые больные одинокие генералы частенько с собой с помощью именного оружия кончают… Это почти мода, поветрие. Правильно?

Тыквенный старикан не верил – улыбался насмешливо.

– Считаю до трех, – сказала я. – Раз. Два. Два с половиной. Два и…

Он прервал меня. Сказал за меня:

– Три! Стреляй, детка, стреляй.

Я нажала на курок. Пистолет сильно дернулся в моей руке, но пуля пошла примерно туда, куда я ее и хотела направить, – вонзилась в стену над самой головой маньяка-генерала. По-моему, даже по волосам его смазала. Я этого не хотела, это было слишком рискованно. Но пистолет непривычный был, непристрелянный. Отдача неожиданно сильной оказалась. И вот траектория на сантиметр ниже легла, чем я рассчитывала. Ну, ничего, думаю, в следующий раз я корректировку заложу, точнее буду.

От выстрела со стариком шок, видно, случился. Глаза его закатились, голова упала на плечо, а сам он вслед за тем грузно осел на диван. И остался лежать там в нелепой позе. Как мешок с тряпьем. «Умер», – мелькнуло в голове. Я бросилась к нему, не сразу смогла нащупать пульс, он был слабенький… «Что делать: «Скорую» вызывать?» – лихорадочно соображала я. Но потом решила: пусть будет то, что будет. В конце концов, он же сам во всем виноват. И дразнился еще: «Стреляй, детка, стреляй, детка…» Вот я и показала ему детку… Вообще у меня дела срочные. Мне надо моего Сашеньку искать. Рустама моего единственного. В какой бы организации он ни работал. Да хоть в ЦРУ! Хоть в «Моссаде». Или даже ВМБ – Всемарсианской службе безопасности. Какое значение, по большому-то счету, имеют эти наглые маленькие буковки? Кем они себя вообразили? Фигня они, и ничего больше. Мелочь пузатая. Придуманная людьми фигня. Но поклоняются им некоторые, как язычники своим глиняным богам.

Я быстренько вытащила из переднего кармана старика ключ и бросилась к входной двери. Довольно долго возилась с замком и уже открыла его наконец, когда сзади раздался стон. Обернулась. Старик по-прежнему лежал на диване, но глаза его были открыты.

– Сматывайся скорей, – сказал он. – А то сейчас соседи на выстрел набегут… И имей в виду: мое предложение остается в силе.

С.

– Вы просто не туда попали, Александр, понимаете? Идиотское совпадение! Одну циферку, думаю, неправильно набрали – ведь выпивши были, не так ли? И началось.

Я смотрел на Александру Вторую, пытавшуюся мне что-то втолковать в подвале-морге ведомственной поликлиники, и ничего не понимал.

– Что значит, не туда? А куда я звонил, какой номер набирал?

– Откуда я знаю! Могу только предполагать… Наверно, в наш же центр и звонили. В спецсектор, куда нас не допускают. Там-то вашего звонка ждали. Соединили бы с кем надо. И там под контролем некий разговор состоялся бы. Как и было запланировано. Это объясняет, почему полковник с генералом на месте сразу оказались. Они сидели и ждали вашего звонка… А когда вы на меня попали, никто долго не мог понять, что произошло. Вот этого они никогда не научатся в расчет брать. Человеческий фактор. Ошибку головы. Ошибку пальца. Ну и всего остального тоже.

– Погодите, какой полковник, какой генерал?

– Сейчас все объясню. Как только наш с вами разговор закончился, меня вызвали к начальству. Там вот они и сидели голубчики, шерочка с машерочкой – генерал и полковник. Регалии были видны невооруженным глазом – хоть они и были в штатском. Генерал жест царственный сделал, все начальники мои из кабинета выкатились. Остались мы втроем. Генерал стал меня очень строго допрашивать. Будто я в чем-то виновата. «Как это так получилось?» – спрашивает. Я говорю: «Что получилось?» – «Что вы Ганкину свидание назначили?»

Полковник нервно так говорит: «Товарищ генерал! Мы же договаривались – без фамилий!!» Тот опешил несколько. Говорит: «Так она все равно уже влезла в эту историю. Все равно уже все знает. Ну не все, но много».

Я позволила себе вмешаться, говорю: «Разрешите доложить. Ничего я не знаю и ничего не понимаю. Это известный психологический феномен: вы всю картину видите, и вам кажется, что любой, кто увидел даже маленький ее фрагмент, тут же понял, что на ней нарисовано. Но это же не так. Я совсем ничего не понимаю. И кто такой этот Ганкин – понятия не имею. Только от вас сейчас это имя и услыхала».

Они переглянулись. Полковник говорит с досадой: «Но теперь она фамилию знает. Это меняет дело. Она теперь два фрагмента, так сказать, видит. Можно уже о чем-то и догадаться».