Синдром Л

– Да я и сам удивился. Настаивают, чтобы ты заехал как можно скорее, причем в любое время. Даже ночью. В окошко номер три чтобы обратился. Какие-то анализы срочные почему-то… Я и сам не понял ничего.

Это было действительно очень странно. Но все равно делать мне было особенно нечего. Такое удивительное состояние: рвешься мчаться, драться, спасать. Императив гонит. Но куда гонит – непонятно. С тем же успехом можно было направить неиспользованную энергию на поездку в поликлинику. Тем более что от «Павелецкой» до «Кузнецкого Моста» – на метро рукой подать. И потом – ведь заинтриговали гады. Какие еще срочные анализы – что это может быть такое? В иное время я бы, наверно, перепугался, но теперь голова была занята императивом и Шурочкой. И ничто другое ни испугать, ни взволновать уже всерьез не могло. Так, просто вялое любопытство.

В поликлинике было пусто. Но какие-то службы, видимо, работали. Охрана проверила удостоверение как всегда тщательно. Спросили: «Вы к кому? По записи или к дежурному врачу?» – «Мне в третье окно», – сказал я.

Но окно номер три оказалось закрыто. Наглухо. Я стучал, стучал – ноль внимания, фунт презрения. «Может, в туалет тетка отошла? Или перекусить? Время же вечернее, выходное». В общем, решил я подождать минут пять, не больше. Сел на скамейку напротив окошка и глаза прикрыл. Через секунду какое-то шуршание послышалось. Открываю глаза: передо мной молодая женщина в белом халате. Убедилась, что я смотрю на нее, и быстрым движением поднесла палец к губам.

Я уже и не удивлялся. Потерял эту способность. Ладно, понял. Молчу. Не спрашиваю ничего. Не восклицаю. Жду дальнейших инструкций.

Женщина сделала движение головой. Видимо, пригласила идти за ней. Потом повернулась и пошла неторопливо, не оборачиваясь. Я выждал несколько секунд, потом встал и двинулся за ней. Надеюсь, думал, я правильно понимаю, что от меня хотят. В конце коридора, слева, оказалась черная зарешеченная дверь с надписью: «Посторонним вход запрещен». Странная медичка открыла ее ключом. Потом обернулась, кивнула мне и исчезла за дверью, оставив ее слегка приоткрытой. Я как будто бесцельно прошелся по коридору, затем, быстро оглядевшись, юркнул в ту же дверь. И затворил ее за собой.

И оказался в полной темноте – хоть глаз выколи.

Ш.

– Мне деньги очень нужны, – сказал старик.

Чего угодно ожидала, только не этого. Деньги? Да зачем они ему? Важнее талоны иметь. Конечно, если денег очень- очень много, так, как у всяких подпольных воротил и крупных спекулянтов, тогда другое дело. На продовольственных рынках можно купить по безумным ценам любую еду. На барахолках и привозах так называемых много чего интересного продается за живые деньги. И еще есть разветвленный черный рынок, где хоть слона можно достать. Там, как говорят, маму родную купишь. Но цены при этом просто нереальные. Типа: пара средних годовых зарплат профессора за приличный костюм.

Генерал славных органов – пусть даже и отставной – никак не должен нуждаться в презренных деньгах. У него талонов должны быть чертова уйма. На все случаи жизни. И продовольственных, и промтоварных, и развлекательных. Наверняка он обеспечен не хуже, чем академики. А академикам выдают замечательные талоны, с красной полосой, я-то об этом не понаслышке знаю. На них можно массу продуктов отоварить: и масло, и даже мясо. Бывает, и вырезку дадут. Да-да, и сосиски копченые тоже! На самую большую семью всего хватит.

Красная полоса – это чуть ли не высшая категория. Точно уж выше и желтой, и синей. А уж люмпенские и домохозяйские бесполосные талоны – и вовсе ерунда, так, способ с голоду не помереть. Сидеть будешь на хлебе и жидком молоке.

Красная полоса – значит, отовариваться можно в любом магазине, и продовольственном и промтоварном. Красота!

– Не понимаю я вас, Петр Алексеевич, – сказала я. – Неужели вам талонов не хватает? А с ними денег много не надо, разве не так? И талоны у вас наверняка краснополосные, не так ли?

Петр Алексеевич презрительно хмыкнул.

– Да у меня этих талонов… хоть попой ешь. Но талоны – это что… У меня…

Выдержал эффектную паузу и объявил с торжествующим видом:

– У меня пропуск в двухсотую секцию – каждый второй четверг каждого месяца, кроме декабря. Но в конце декабря мне специальный праздничный набор полагается, а уж там столько всего… Но одиннадцать раз в году у меня двухсотая… мне столько и не надо даже. Всего не купишь, и в квартире место ограничено.

Он молча смотрел на меня и удивлялся, видимо, почему это я не вскрикиваю от изумления, не выражаю восторга.

– Впрочем, – сухо сказал он, поджав губы, – ты, Александра, небось даже и не знаешь, что такое двухсотая секция… Для тебя это так, пустой звук.

Обиделся, подумала я, за свою замечательную двухсотую. А как гордится-то, как гордится! Какой верный знак для него, что жизнь удалась, что общество признало его замечательный вклад. С ума сойти – заслуги его оценены ежемесячным доступом в самый богатый магазин страны. Ну или один из самых.