Поразила она меня. Пришла такая… я бы ее на улице, может быть, и не узнала. Волосы всклокочены. Глаза и так у нее не самые большие, а теперь просто щелочки какие стали. Под глазами мешки. Видно было, что пыталась подкраситься, напудриться, но вроде бросила на полпути.
«Эк ее… переехало…» — подумала я. Но вслух ничего не сказала.
Села. Молчит. Я нарочно ничего ей не предлагаю — ни воды, ни чаю, ни вина. Молчу тоже. Жду, что же она скажет.
А она странные звуки издавать стала: «Кхм! Кхм! Кхм!»
Прочистить горло, наверно, пыталась. Точно от спазма. Но голос срывался.
Воды ей надо. Но не дам, решила я.
Наконец она выговорила:
— Я радовалась. Я так радовалась. Целый день торжествовала. Водку пила. Напилась, стала Валерке звонить, хотела его соблазнить — трахнуть меня приглашала. Но он не пришел. Жены боится. Говорит шепотом: она скоро уедет — мать навещать. Звони через неделю. Скотина… кому он нужен — через неделю-то? Я не столько потрахаться хотела, сколько похвастаться. Рассказать кому-то надо было… про все. Как судьба за меня отомстила. Пришлось еще водки выпить. Заснула на полу. Утром просыпаюсь. Как вспомнила, так выть стала. Как представила, что они там сейчас с Саньком делают… И что еще дальше будут делать. Какая же я кретинка, думаю. Чему я радуюсь, идиотка безмозглая? Да пусть бы он даже с этой Шуркой, с подлюкой сволочной жил… Мучительно, но все же знаешь, что он где-то есть. Что можно его увидеть когда-нибудь. Потрогать даже, может быть. На улыбку эту его странную, хоть издалека, поглядеть. И шанс всегда был бы — пусть теоретически — отбить его назад. Бывает же, разве нет? Нет, ты мне скажи: бывает? Бывает?
Вижу, она ответа от меня ждет. Это, оказывается, не риторический вопрос.
Я пожала плечами. Не буду отвечать!
И тут еще пуще дела пошли. Нинка вообще как будто дар членораздельной речи стала терять. Начинала вроде бы фразу:
— Я бы… — говорит. И замолкает. Пытается что-то сказать, но не может. Слова застревают. Еще одну попытку делает:
— Я бы…
И как будто задыхается. Хрипит. Сипит. Я на нее не смотрю. Мне невыносимо на нее смотреть.
И в третий раз:
— Я бы…
И тут… Как будто кто-то сидел у нее внутри и наружу рвался, и вот вырвался.
Вырвался и пошел крушить. Пошел Нинку колошматить.
Она трясется вся и плачет, плачет.
И вымолвить еще что-то пытается. Вроде: «Да я бы его, я бы его… все равно даже если бы он… меня не…»
Но, может, мне и показалось, было неразборчиво. Трясется и рыдает. В голос уже теперь. Совсем контроль над собой утратила.
Слезы текут — в три реки, или как там это называется. Слыхать я про такое слыхала, но до сих пор не видела… И как, она думает, это выдержать возможно? Это… выше сил человеческих! Как это вообще вы-дер-жать?
Отвернулась я к стенке. Руки сцепила, так, что больно стало. Боль помогает. Держусь. Хотя изнутри уже тоже… разрывает на части, на куски… Проглотила я то, что там, в горле, застряло… Говорю:
— А вообще-то, если подумать, не такой уж он красавец, наш Санёк-то… Лицо такое… обыкновенное. И старый он уже для нас… Чего мы только в нем нашли? Помешательство какое-то… Ну я, понятно. Неврозы. Последствия похищения. Рустам. Который то ли приснился, то ли что. Ливанский, Стокгольмский и прочие синдромы. Гипнотическое лечение. Таблетки эти синие — да ты знаешь, не в себе я. Но ты-то? Здоровая девушка, кровь с молоком. Ты-то чего в него втюрилась?
Я добилась-таки ожидаемого эффекта. Нинка замолчала. Всхлипнула еще пару раз. Потом говорит срывающимся голосом:
— Что ты такое несешь? Да он лучше всех. Он вообще нереальный, понимаешь ты или нет? Если ты такое говоришь, если ты такое… то ты…
Ну и вдруг опять на слезы срывается. Так я и не узнала, что я тогда, если такое говорю.
Ну думаю, что же тебе еще такого сказать? Ничего не придумала лучше, как спросить:
— Ты такого Сусликова знаешь?
И удивительное дело: рыдания вдруг прекратились.
Странно она на этот вопрос среагировала:
— С-су-сликова? (Пауза.) Сусликова… знаю. Кажется.
И не плачет больше. И у меня тоже отлегло как-то. От удивления, наверно. Откуда Нинка может знать заместителя Председателя?
— Он, Сусликов этот, у нас два дня назад в гостях был.
— О-о! — говорит Нинка. Типа: слов нет.
— Да, — говорю, — они с Фазером старые приятели.
Тут она вообще будто поперхнулась. Молчит и смотрит круглыми глазами. Потом все-таки нашла силы сказать:
— Ну, это, положим, ты врешь. Никак такого быть не может. Заместитель Председателя — в гостях в диссидентском доме. Ха-ха. За дурочку меня опять держишь?
Я пожала плечами. И — грешна — не удержалась. Трудно было удержаться. Говорю этак ноншалантно, небрежно:
— Да, кстати, он ко мне сватается. Сусликов этот.
Тут Нинка прыснула. Вот, думаю, работает моя терапия. Только что рыдала неутешно. И вот уже смеется человек.
Она отдышалась и говорит:
— Нет, с тобой, подруга, точно не соскучишься. Сусликов, представь себе, женат. Давно и прочно. Прочно-прочно.
По тому, как она это сказала, я начала кое о чем догадываться… Такая очень женская, особая интонация звучала в этом «прочно-прочно»…