Синдром Л

Я обернулся и, не веря глазам, смотрел на результаты Сашенькиной стрельбы. Первый «космонавт», пролезший в дыру, лежал на полу в противоестественной позе, и вокруг него быстро образовывалась лужа крови. Видимо, он был мертв. Еще двое застряли в дыре, почти полностью закрыв ее своими телами. Признаков жизни они тоже не подавали. То ли раненные, то ли оглушенные. А может, и мертвые даже.

— Хорошо, что ты мне успел сказать про то, куда целить, — сказала Сашенька.

Хорошо? Я вовсе не был в этом уверен. Не хотелось говорить ей, что зря она эту пальбу затеяла, все равно никаких шансов у нас нет. Теперь они совсем озвереют. И чего она добиться хотела — унести с собой как можно больше жизней вражеских, что ли? Но это же не германские оккупанты какие-нибудь. Простые служивые ребята, я и сам недавно был таким же.

Но я промолчал. Как говорил мой дед, факт совершен, и с ним надо считаться. Зачем Сашеньку расстраивать. Что сделано, того не вернешь…

Ко всему прочему, мне интересно было, где это она так обращаться с пистолетом научилась? Спортивная стрельба у нас вроде как теперь запрещена… Впрочем, ничто меня в ней больше не удивляло. Конечно, моя Сашенька все умеет. Не только по-латыни шпарить, но и кашу сварить, омлет с грибами мастерски пожарить и пляцки бесподобно испечь. Ну и стрелять тоже. Кто бы сомневался.

А вот про Шебякина мы подзабыли. Он стоял напротив двери и изучал последствия Сашенькиного снайперского огня.

— Американцы? — спросил он, указывая большим пальцем в сторону поверженных «космонавтов».

Мы с Сашенькой переглянулись.

— Нет, Петр Алексеевич… боюсь, что нет. Это…

Но я не успел договорить. Уоки-токи на плече погибшего бойца захрипело и сказало важным начальственным голосом:

— Повторяю приказ: молодых взять живыми. Любой ценой. Повторяю…

И вот тут старика проняло:

— Это что же такое? А? Так это наши, выходит? И что значит: молодых брать живьем? А старых?

Подумав, он все же нашел объяснение происходящему.

— Нет, никак не может быть, чтоб это наши были. Наши так себя не ведут. Это агентура. Предатели завербованные. Агенты госдепа.

И с этим словами старик исчез в глубинах квартиры. Я бросился к Сашеньке и едва успел ее обнять, как Шебякин появился снова. В руках он нес незнакомый мне короткоствольный автомат. Что-то очень древнее. Откуда он его взял? Сувенир из бурной молодости, надо думать. Неужели это еще стреляет? Оказалось, вполне.

Мы с Сашенькой с изумлением наблюдали, как наш генерал, покряхтывая по-стариковски, с трудом опускается на пол и по-пластунски ползет к двери. Используя лежавшие друг на друге тела «космонавтов» как прикрытие, он выставил дуло в дыру. И почти сразу принялся строчить длинными очередями.

— А! Не любишь! — азартно прикрикивал он. — Врешь, не возьмешь! Чапая не возьмешь!

Он повернулся к нам. Это было совсем другое лицо. Молодое, счастливое. Никакого смертельного холода. И запредельного равнодушия. Он даже смеялся! Я был потрясен.

— Петр Алексеевич! — сказал я. — Я бы не хотел, чтобы вы… пребывали в заблуждении. Это не американцы и не агентура. Это ООН. Отряд Особого Назначения. Наш, родной.

Он реагировал удивительно.

Махнул рукой.

Сказал:

— ООН, говоришь? Сейчас я покажу этому ООНу сраному. Будут знать, как дверь в доме Чапая ломать.

И опять принялся за свое. Стрелял, радостно вскрикивая.

Но тут автомат заклинило. Он тряс его, тряс, нажимал на что-то, стал разбирать, плюнул. Бросил на пол.

Мы с Сашенькой смотрели на него, не произнося ни звука. Сюрреалистическое зрелище.

— Сашенька, — сказал он ласково, — отдай мне мой пистолет. Будь лапочкой. Ну, пожалуйста!

Ах, это его пистолет, оказывается! Когда же она успела им завладеть? Приходила сюда без меня, следовательно. Однако… Да еще ее Сашенькой и лапочкой называет. Это как-то на него не похоже…

Но я тут же одернул себя: нашел тоже, когда и к кому ревновать!

Шебякин сидел в коридоре напротив дыры. Руку протянул, пистолета ожидаючи. И Сашенька уже сделала шаг ему навстречу, когда вдруг со стороны лестничной клетки раздался одиночный выстрел. Шебякин закачался и, как был, с застывшей улыбкой, с вытянутой рукой, рухнул на пол. По лицу его текла кровь. Глаза смотрели в пол.

Сашенька от неожиданности даже выронила пистолет. Я его подобрал. Пошел, сел на диван. Пистолет положил рядом.

— Что теперь? — спросила она.

Ничего у нее так, с самообладанием. Любой офицер позавидует. Я же никак не мог оторвать глаз от мертвого Шебякина. Жалко мне почему-то его было. Совсем нерациональное чувство, конечно.

— Теперь они газ подтянут, — сказал я. — А что им остается делать? Палить по нам безоглядно нельзя, начальство голову оторвет. Под пули они сюда тоже не полезут — после того, как ты им показала свое мастерство. Значит, остается одно — газ. Но пока они еще санкцию получат. И потом — его еще сюда доставить надо.

— Значит, сколько у нас времени?

— Не знаю… может, полчаса, час, а может, и больше. И потом — по инструкции газ лучше ночью применять. Вполне вероятно, что штурм отложат до полуночи.