Синдром гладиатора

— Тогда пойдем, — говорит Паола, легко поднимаясь, и я встаю ей навстречу. Первыми встречаются наши руки, потом сливаются в нежном поцелуе губы, и вот уже ничто не разделяет наши тела, жадно прильнувшие друг к другу.

* * *

Мы медленно брели по пустому дому, замершему, словно замок Спящей красавицы. Длинной чередой лестниц и коридоров, подъемов и спусков, Паола привела меня в свою и только свою часть старого дома. Как небо и земля отличаются друг от друга, так и покои Паолы не были похожи на все, что я уже видел здесь. Огромное пространство, весь верхний этаж был поделен на разного размера помещения, комнаты, залы; перегородки между ними то поднимались почти до крыши, а иногда были чуть выше человеческого роста. Паола с загадочной улыбкой коснулась рукой какой-то маленькой кнопочки, и вдруг темная плоскость над нами на глазах стала светлеть и я увидел звезды, а яркий лунный свет залил все вокруг. Вся крыша состояла из больших листов стекла, с управляемыми жалюзи на них. Прямо перед нами раскинулся широкий зал с полами, отделанными гранитом, покрытыми светлой глянцевой краской стенами и ажурными решетками вместо окон, тянувшихся нескончаемой чередой. Паола с силой влекла меня за собой и уже через мгновение мы оказались в другом помещении, похожем на спальню. Во всяком случае, у стены стояла высокая кровать, напоминавшая деталь из какого-то сумасшедшего конструктора, а дальше, за большим зеркалом-перегородкой, прямо в светлый тиковый пол была вмонтирована огромная круглая ванна. Это был откровенный, махровый модерн, которого я никогда не понимал и не любил, но… Почему-то мне здесь нравилось.

— Это сделал Жан Нувель, и это первый дом, в котором мне захотелось жить, — прошептала Паола, прижимаясь ко мне. — Тебе нравится?

И я, не задумываясь, ответил — «Нравится!». Хотя скорее я имел в виду не причудливый интерьер, созданный прославленным дизайнером, а горячее, гибкое и такое желанное тело девушки, прижимающейся ко мне. Нежно, едва касаясь, я целовал прекрасные губы, шею, плечи, осторожно снимая с нее все лишнее. Все, мешающее моим губам и рукам. С игривым шелестом упало на пол платье, и маленькая, тугая грудь упруго сжалась под моими осторожными пальцами. Крупные соски напряглись и затвердели, и Паола тихим и долгим стоном отозвалась на мое прикосновение, податливо изгибаясь навстречу ласке. Первая волна страсти уже прошла, и меня переполняла не первобытная сила, а тихая нежность к этой прелестной статуэтке из плоти и крови. Не было ни единого места на ее теле, которого я не нашел бы своими губами, и эта сладостная пытка заставляла ее метаться в моих руках, сбивая белую гладь простыней. Смуглая кожа казалась матовой в ярком лунном свете, льющемся на нас с небес. Точеные формы, тончайшая талия, непостижимым образом переходящая в широкие, полные бедра и длинные, бесконечно стройные ноги — словно резец гениального ваятеля прошелся по куску темного мрамора, с ювелирной точностью отделив все лишнее. И это чудо, это совершенство было всецело подвластно моей воле, моему желанию, моей страсти, которую я отдал ей без остатка, вновь и вновь погружаясь в ее тело. Эта ночь останется в моей памяти навсегда, в ней было что-то волшебное, то, что бывает в жизни лишь однажды и никогда не повторяется вновь. Казалось, что наши тела не знают усталости, мы расставались лишь на мгновение, чтобы слиться опять, забывая обо всем.

Лишь к рассвету силы покинули нас. Похоже, что произошло это одновременно. Паола лежала на мне, и впервые за эту ночь ее запах, жар ее тела не вызывали во мне дикой волны возбуждения. Страсть ушла, отступила на время, оставив вместо себя огромную нежность. Я ласково гладил ее растрепавшиеся, влажные от пота волосы, а она молча уткнулась мне в шею. И иногда сладко, очень вкусно посапывала. Первые лучи солнца робко освещали комнату, понемногу вытесняя из нее ночной мрак. Они лились через прозрачное стекло крыши, просачивались сквозь ровные ряды решетчатых окон. Мелькнула случайная мысль о крайне невыгодном с точки зрения безопасности интерьере, мелькнула и — пропала, растворившись в сладкой истоме, переполнявшей тело. Паола пошевелилась, скатилась с меня, легла рядом и, прижимаясь щекой к моему плечу, тихо позвала:

— Андре?

— Что, милая?

Она потянулась, крепко прижимаясь ко мне своей упругой грудью, и замурлыкала, как кошка. Потом спросила, пряча глаза:

— Ты… Тебе было хорошо?

— Да. Ты чудная женщина, Паола. И у тебя такая попа!

— Да ну тебя! — Она засмеялась и легонько шлепнула меня ладошкой.

— Почему? — удивился я. — Нет, это конечно, не главное твое достоинство, но… Немаловажное…

— Ты дурачок. — Она улыбаясь ткнулась мне в шею. — Андре?

— Да, Паола?

— Я… Я хочу… Ну, в общем, я хочу, чтобы ты всегда был со мной… — Она на мгновение подняла глаза, и вновь опустила их.

Я усмехнулся, прижимая ее к себе. Большинство женщин на ее месте сказали бы — «Я хочу быть с тобой». Стальной характер. Везде и во всем она хотела быть «сверху». А я… Пойду ли я под седлом?