Синдром гладиатора

Повар в доме был превосходный, его творения, все время сменяющие друг друга на столе, оказались выше всяких похвал. Горшочки с лягушачьими лапками с чесноком и петрушкой, утиная печень с кисло-сладким соусом из ревеня и красной смородины, сочное мясо косули с сельдерей-пюре, яблоками и каштанами, обжаренными в каком-то сладком соусе. И потрясающий кус-кус из креветок… А какой выбор вин… Я чувствовал, что попал на праздник живота, сочиненный в лучших французских традициях. Когда на десерт вынесли шоколадный торт, оказавшийся едва ли не лучшим, чем классический вариант из венского отеля «Zaher», я окончательно понял, что такое рай.

За столом ни слова не было произнесено о делах. На эту тему легло хотя бы и временное, но прочное «табу». Виталий Борисович, вконец ошеломленный сложностью процесса, молчал по определению, как Портос из «Трех мушкетеров»: «Дерусь… Потому что — дерусь!». Так и тут: «молчу, потому что… — молчу!». Светскую беседу поддерживала Паола, как никогда обворожительная в этот вечер. Хотя нет, так говорить было бы неверно, ибо обворожительна, с моей точки зрения, она была всегда. Просто в тот момент совершенство превзошло самое себя. Отпустив слуг, мы уже не стесняясь болтали, смеялись, вспоминали какие-то истории. Паола, разойдясь, рассказала, как однажды в шутку начала соблазнять Версачи, вилла которого находилась неподалеку, на озере Комо. Знаменитый кутюрье, известный своими нетрадиционными пристрастиями, пришел в неописуемый ужас и потом очень долго скрывался от своей «ненормальной» соседки, не отвечая на телефонные звонки.

В общем, было довольно весело. В какой-то момент я вдруг вспомнил, что именно в это самое время должен, по идее, присутствовать на спектакле Камерного Драматического театра, гастролирующего в Милане. Приглашение, любезно присланное нам с Дашей дирекцией фестиваля, до сих пор валялось где-то в чемодане. В ответ Паола неожиданно заявила, что была на премьере и может мне все гениально пересказать. Не то чтобы мне было интересно… Еще не так давно я работал в этом театре. Как бы смешно и глупо это сейчас ни выглядело.

Паоле понравился спектакль. Сексуальные проблемы главного героя тронули ее до слез.

— Ты бы видел, Андре, до чего он дошел! Мало того, что окончательно запутался в своих женщинах, так он еще умудрился изменить красивой юной любовнице с какой-то генеральшей, старой, страшненькой каракатицей. Это уму непостижимо! Естественно, она его застрелила…

Такая оценка меня по-доброму восхитила. Великий и Ужасный Главный Режиссер умудрился поставить сексуальный боевик по мотивам творчества Чехова. В свое время я прочитал эту пьесу. Бесспорно, не лучшая вещь Антона Павловича, но по-своему сильная и интересная. Сумел же Никита Михалков поставить по ней прелестный фильм? «Неоконченная пьеса для механического пианино», так он, по-моему, назывался. А тут… Похоже, что Гениального Режиссера окончательно заклинило на половом вопросе. Паола все поняла совершенно правильно. Диковато, но правильно.

Однажды я услышал интервью с неизвестным английским режиссером, поставившим спектакль по «Собачьему сердцу» Булгакова. На вопрос: «Чем вы руководствовались, выбирая эту пьесу?», он совершенно серьезно ответил — «О, но это же очень важно! Проблема защиты животных меня всегда волновала. А эта пьеса о враче-садисте, проводящем опыты над собаками… О! Это важно для человечества!» Помню, я тогда долго смеялся над загадочной английской душой. С Паолой все произошло с точностью «до наоборот». Пьесы Чехова она не читала, зато спектакль поняла совершенно правильно. Довели главного героя бабы… Господи, и в этом театре я работал шесть лет? Да я рехнулся!

Постепенно бурное веселье стихло, растворившись в неторопливой и все более и более личной беседе. Тут Дмитриев наконец сообразил, что его присутствие за столом становится, мягко говоря, необязательным. Он, бедняга, весь вечер чувствовал себя в «чужой тарелке» и за все это время с трудом произнес пару слов. Поэтому дождавшись удобного для бегства момента, воспользовался им незамедлительно. Церемонно пожелав нам спокойной ночи, он удалился. Готов спорить, что, закрыв за собой дверь, майор чуть ли не бегом рванул подальше от этого царства «желтого дьявола».

Невидимо и бесшумно проскользили по залу слуги, сметая со стола остатки посуды и расставляя на его идеально отполированной поверхности свечи в причудливых канделябрах, тонкие бокалы с вином. Последний взмах руки, затянутой в белую перчатку, гаснет старинная хрустальная люстра — мы остаемся одни. И долго смотрим друг на друга в неверном, мерцающем свете свечей, отражающихся от зеркальной глади стола. Он разделяет нас, но и объединяет в тот же миг. Вокруг нет ничего реального, все призрачно, все — тени, лишь ее глаза сверкают в полумраке, затмевая блеск алмазов на смуглой груди.

— Хочешь, я покажу тебе свой дом? — тихо спрашивает она.

Я согласно киваю, потому что готов идти за ней хоть на край света.