Синдром гладиатора

— Это невозможно, — твердо ответил он. — Приказ месье Эвера.

Задумчиво оглядев шедевр фортификации, который заменял здесь ворота, я сразу решил ограничиться устным воздействием. Бронированная сталь, кодовый замок, камеры слежения — возможно, танк и смог бы тут что-нибудь сделать, только где его взять? Кроме того, это, как-никак, фамильная собственность, зачем же портить?

— Вы хотите сказать, что месье Эвер запретил мне покидать мой дом? — высокомерно спросил я. Но успеха, похоже, не добился.

— Да, — коротко ответил мой собеседник, ничуть не смутившись. Продолжая внимательно за мной наблюдать, он левой рукой включил портативную рацию, и быстро произнес: — Пост «X». Сложности с номером вторым.

Выключив ее, он отступил на пару шагов и замер, не сводя с меня настороженных глаз. Я еще не сталкивался с «Р-90», но в том, что эта штука способна быстро и качественно сделать из меня решето, сомневаться не приходилось.

Рихо появился через несколько минут. Быстро миновав двор, он приблизился к нам и повелительным жестом отослал охранника.

— Пойдем, прогуляемся? — предложил он, кивнув в сторону аккуратного внутреннего дворика.

— А почему не туда? — Я в свою очередь кивнул на ворота. — Я хочу в город.

— Извини, Андре. — Он пожал плечами. — У меня приказ. Никто не покинет дома до особого распоряжения.

— Почему?

— Потому что, — отрезал он. — Я выполняю приказы. А отдает их другой человек. Ты об этом прекрасно знаешь.

— А если я все же попытаюсь уйти? — спросил я с усмешкой.

Он быстро шагнул назад и замер, холодно глядя на меня.

— Тогда я прострелю тебе ногу, и пока она не заживет, буду добросовестно кормить Твое Величество из ложечки и рассказывать тебе эстонские народные сказки.

И я ни на секунду не усомнился в том, что именно так все и случится. Рихо стоял метрах в пяти от меня, пиджак на нем был расстегнут, а выхватить пистолет и нажать на курок… Я знал, что он это сделает. А он знал, что я это знаю.

— Я пошутил, Рихо, — примирительно сказал я. И он облегченно расслабился.

— Слушай, а кто такой — номер первый? — поинтересовался я, уже когда мы шли от ворот мимо небольшого розария, разбитого посреди двора. В самом деле: если я — второй, то кто тогда — первый? Рихо удивленно посмотрел на меня, и сказал как нечто само собой разумеющееся:

— Босс. По коду охраны номер первый — это босс.

То есть — отец. Понятненько… Определив, таким образом, положение вещей, я с тех пор больше не предпринимал никаких провокационных действий, справедливо рассудив, что лежать с простреленной ногой в постели гораздо скучнее, чем все остальное. Тем более что остального оказалось вполне достаточно: все тридцать три прелести цивилизации, плюс большой спортивный зал, целиком отданный в мое распоряжение. Хочешь — физкультурой занимайся, хочешь — пьянствуй с утра до вечера, благо Рихо всегда готов был составить мне компанию. На него алкоголь, по-моему, вообще не действовал. Но из активной жизни «номер первый» вычеркнул меня однозначно и бесповоротно.

* * *

Отказавшись от «рюмашки» и с трудом избавившись от Рихо Арвовича, окончательно ошалевшего от безделья, после тренировки я надолго забрался под душ. А потом решил нанести визит Давиду. Странно, но за это время они с Дашей успели сойтись довольно близко и проводили вместе почти целые дни. За Давидом наблюдало двое врачей, входивших в «ограниченный контингент» этого дома, но несмотря на это ему с каждым днем становилось все хуже и хуже. Сначала я заподозрил неладное, но сам Давид быстро объяснил мне, что травить его сейчас никому не выгодно. Скорее наоборот: пока еще он нужен живым, договор отца со Стрекаловым был заключен именно на таких условиях. Просто болезнь прогрессировала сама по себе, и ни о каком улучшении здоровья уже не было и речи. Эта дорога вела в одну сторону, и дальше могло быть только хуже. Он мало ходил, почти не покидал своей комнаты и подолгу просиживал в кресле у окна, выходившего в зеленый внутренний дворик. При этом Давид продолжал с удовольствием курить свою трубку и никогда не отказывался от порции джина. Без тоника и льда. «В моем положении нет ничего более бессмысленного, чем забота о своем здоровье…» — говорил он.