Синдром Фрица

От нас решили просто-напросто избавиться. Из трех рот сделали одну. Две других набрали из молодых, стеснительных туркменов.

Они прилетели в халатах, с глазами газелей.

Представляю, что они пережили. В Новосибирске их выпустили на взлетное поле отлить. А потом снова загрузили. И уже в небе над Якутском они поняли, что надо было съебываться раньше.

"Ломись, пока при памяти и пока ветер без сучков!"

Как говорил наш старшина. Он знал что говорит.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Итак, нам предстояло сесть в брюхо маленького парохода в Тикси и подниматься по Лене до Вилюя. Там ждал новый приказ. Никто ничего не знал толком.

Мы молча, толпой, вошли на корабль.

У этой мыльницы была мания величия. На борту было написано: "Богатырь".

На этом "Богатыре" мы проведем месяц, поднимаясь вверх, к притоку Лены.

А потом будут совсем другие места, другие пейзажи.

Чита, Джида, Гусиное озеро и граница с Монголией. Кяхта. Действительно, нас бросало из крайности в крайность.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Речной флот - это как морской, только тельняшки светлее и больше пьют.

Наш кэп вообще появлялся в рубке только с похмелья. У него тогда была энергия отлить.

Он залетал на мостик по пути из гальюна.

Быстро смотрел на карту, потом недоумевая моргал и всматривался вперед.

Если бы от него не несло перегаром, он был бы вполне романтичен.

А так, мне кажется, он не понимал, что вообще мы все здесь делаем.

Мы вышли в серое, гладкое как шелк, море Лаптевых, капитан дернул какой-то рычаг. "Богатырь" взревел. Это должно было обозначать прощальный сигнал.

Потом раздались громкие пуки. Нас уже пару дней кормили гороховой кашей.

Так мы вышли в открытое море.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - Шли дни. Мы плыли весело, толчками.

Команда была гражданская. На нас смотрели, как на зверей. Наверное, им было бы легче, если бы мы сидели спокойно в клетках и ковырялись в носу.

Мы всем мешали. Нас ловили и давали пинка, кое-кто просто мочился за борт.

В гальюнах нужно было себя вести как в невесомости.

Для нас повесили веревки. Мы держались за них зубами. Иначе мы не могли подтереться. Нас качало.

Мало кто попадал струей в унитаз. Для этого нужно было быть как наш кэп. Всегда пьяным. Мы писали и какали с хохотом.

Я научился мочиться сидя, как мусульманин, с массой предосторожностей.

Однажды я не донес. Пришлось сесть под ветер и держаться за конец какого-то каната.

Потом гражданский вляпался, и нам запретили бродить по палубе ночью.

О'кей. Река нашла нам развлечение.

Когда мы вошли в Лену, штормило. Мы удивленно блевали.

Не стоило становиться моряком, я это понял именно тогда.

Первая остановка была в Кюсюре.

Это был городок, в котором мы впервые почистили зубы. Да и от чего их надо было чистить? Мясо у нас уже давно в зубах не застревало.

Мы вяло плескались в бане, сонно шевеля плавниками, как очумевшие от жары карпы. Матросы были бодрее.

Я впервые, как мне показалось, за много лет увидел мужика в плавках.

Это меня потрясло. Он не носил кальсон! Он не носил этих траурных огромных трусов! Это была гражданская жизнь. Я смотрел на него, будто увидел святого.

Моряк намыливал голову, а потом вслепую, с пеной на голове, бродил по бане в поисках таза.

Мы ржали. Он мылся в плавках! Ха-ха! Он стеснялся!

Тогда, именно в тот момент, я почувствовал, как мы были дики и невинны в своей охуелости от жизни.

Мы ничего, почти ничего уже не стеснялись!

Мы беззастенчиво мылились. Мы терли друг другу спины, касались задниц своими мотающимися членами.

Мы слишком устали, чтобы испытывать отвращение к самим себе и другим.

Мы слишком устали. И мы спешили домой.

Мы ржали. А он, бедный гражданский матрос, метался в своих цветастых плавках, вслепую нащупывая таз.

Это стоило пережить.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Потом снова наш "Богатырь" вздохнул, когда нас, сбросивших по полкило грязи, ввели на борт.

Нас не заставляли петь. Нас просили.

Мы пели: - - - Идет солдат по городу - - - По незнакомой улице - - - И от улыбо-о-ок де-е-евичьих вся улица светла!!! - - -

Мы пели медленно. Как шли. А шли мы толпой. Черт, это было, скорее, печально, чем весело. Это было как свадебный марш инвалидов.

Уж лучше бы мы пели нашу: - - - На Колыме, где тундра и тайга кругом - - - В краю замерзших елей и болот - - - Тебя я встретил с тва-а-ей па-а-другой - - - Сидели у костра вдвоем - - -

И дальше: - - - Шел тихий снег и падал на ресницы вам - - - Я руку подал - - - Предложил дружить - - - Дала ты сло-о-во быть моею - - - Навеки верность сохранить - - -

Это нам больше подходило.

Мы пели ее в Тикси, когда были в ночную смену и шли в темноте на развод.

Потом нас черт принес в какой-то Джарджан. Нас встретила деревня, которая могла быть городком, если бы не собаки. Они все пришли нас встречать. Они так хотели жрать, что некоторые бросились в реку и поплыли к "Богатырю". Я так предполагал.

Оказалось, что в городе довольно много китайцев.