Синдром Фрица

Нашими тайниками в теплотрассах, где мы могли отлежаться.

Нашими руками, черными, в мазуте, отмороженными руками, красными, как гусиные лапы...

Вот какая была парфюмерия.

Я смотрел, как эти сто с лишним кило дерьма ходят, поскрипывая портупеей.

- - - Как одену портупею - - - Так тупею - - - и тупею, - - - раздался шепот во второй шеренге.

Я почувствовал, что сейчас самое время.

Ха-ха!

И я уже оказался шагнувшим из строя.

- - - Товарищ полковник, - - - услышал я свой голос, - - - разрешите обратиться - - -

Он моргал, будто я ему предлагал насрать мне в руки.

Я предложил ему кое-что покруче.

Я пригласил его на танец! Вполне серьезно!

- - - Разрешите - - - разрешите пригласить вас на танец - - - Товарищ полковник! - - -

Он мне дал трое суток. Я заикнулся. Он прибавил еще трое. Было уже шесть. Достаточно.

Я слышал, как ржут в шеренге. Армянин и один из рязанцев спокойно мне кивнули.

- - - Одеть его! - - - В самые теплые штаны! - - - Самый толстый лом! - - - Самый тяжелый карандаш ему в руки! - - - С ним потанцуешь! - - -

Он орал мне уже в спину. Старшина, усмехаясь, вел меня в каптерку.

Меня провожал хохот. Это были невидимые аплодисменты.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Черт, я не знал, что все так будет.

Это, в сущности, действительно грустная история. Но тогда мне было весело и по хую.

Грело солнце. Меня привели к забору. Открылась дверь. Здесь ничего не изменилось. Только снег стал лужами. И воняло из деревянной уборной. Мой май пахнул плодородием!

Меня нежно подстригли наголо. Велели прочитать правила поведения.

Там тоже ничего не изменилось.

Наконец, втолкнули в камеру и провернули ключ.

Я был один. Первое, что услышал, после уходящих шагов, была тишина.

Нары были пристегнуты к стене и закрыты на ключ.

Я снял бушлат, постелил его на пол и сел. Я тут же приклеился к стене, покрытой слоем никогда не высыхающего черного кузбаслака.

Совсем об этом забыл.

Стоило три утра подряд заметить черные следы на твоем ВСО, и автоматически добавлялось еще трое суток.

А не приваливайся к стене!

Один тип ухитрился спать стоя. Нас было двенадцать в пятиместке.

Он завязал шапку под подбородком, воткнулся головой в стену и спал!

Он даже засунул руки в карманы!

Его привели пьяным. Утром еле отклеился.

Я сидел и ждал.

Ноги начали гнить. Это была "забайкалка".

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я не знал тогда, что произошло с Сафой.

Только потом, когда меня из-за профилактики сифилиса перевели в общую камеру, кое-что прояснилось.

Мою камеру засыпали сухой хлоркой и пустили воду.

Я никогда не перестану удивляться, как люди входят в свои роли и с наслаждением их исполняют. Раз и навсегда.

В тюрьмах, лагерях, армии и семье это заметно ярче всего. Жесткие условия, скопление однополых существ, плохая еда, скудные эмоции, безделье - все это провоцирует создание иерархии и ролей.

Здесь было то же самое.

Здесь был свой пахан. По имени его никто не звал. Только Пикало.

Здоровое, откормленное существо с массой задатков быть убитым.

Черт возьми, как некоторые просто напрашиваются, просто хотят быть убитыми! И потом еще удивляются, если, конечно, успевают!

Этот парень взял на себя распределение посылок. Чай, сигареты, молоко, травка... Все эти лоскуты, заплатки энергии, которая поддерживала мало-мальски надежду выйти. В сущности, это было забытье.

Многие спали на ходу. Падали в строю. В крайних условиях супержары и холода это не самое подходящее состояние.

Но оно для некоторых было единственной возможностью сбежать.

Смыться, уйти, съебаться в сон! В снег... В землю... В мерзлоту!

Травка стоила дорого. Пять блоков сигарет или 15 часов массажа. - - - Можешь отработать, - - - усмехаясь, говорил он.

Через Пикало проходили некоторые вещи. Порножурналы, транзисторы, панасоники, джинсы со шведских кораблей во время навигации.

Он находил морячков для якуток, которые хотели быстрого финансового роста.

Все это Пикало прибрал к рукам. Он брал проценты.

Его побаивались некоторые из офицерья. Он знал кое-что, с кем-то был связан и кое-что мог рассказать.

Когда условия содержания становились чуть менее милосердными, он начинал болтать. До них это доходило, и условия сразу менялись.

Что он знал?.. Что он знал особенного?

То, что было рабство? Когда взвод отправляли к якутам и солдаты пахали как черти... Стоило это бивень мамонта за месяц работы.

Что он знал такого особенного? Что два прапорщика живут вместе, как муж и жена?

Что писарь из Иркутска сосет с удовольствием у майора по кличке Грек?

Что он знал такого, что не знал никто?! Все это знали. Все. Когда я вошел во все это, страшно захотелось на войну.

Тогда я впервые пожалел, что родился.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Пикало сидел в одиночке. Это была единственная камера с застекленным окном. В наших вместо стекол были кирпичи. Ему открыто наши сторожевые псы передавали сгущенный кофе и сигареты.

Он жил как царь. Он привык. Вошел в роль.