Синдром Атяшево

— Людочка, как вы себя чувствуете? — Ирина вглядывалась в лицо актрисы.

— Я не слишком разнообразна… Простите меня, друзья мои! Мне бы следовало проявить больше фантазии. Ну, закоротило меня на «Скорой помощи», простите дуру старую! Не будет же приличная актриса, — тут Людочка поправила свой золотистый локон, — играть с разными там Прониными. У нее точка кипения сорок градусов, а у меня — аж все сто тридцать, как и у тебя, Ира, когда мы раскочегаримся на сцене. Поэтому нас публика любит.

— Так это что? Был очередной трюк? — спросил Алексей Борисович шепотом.

— Ребята, а вы чего думали-то? У меня в семье все долгожители. Вон бабка дожила до ста лет. И это в Москве, а не в горном ауле! Царствие ей Небесное! Маме сейчас девяносто семь… Я еще девочка на их фоне. Знаете, есть анекдот. Приходит старожил из горного аула, жалуется на скрип в правом колене. Доктор успокаивает, что это нормально в семьдесят лет. «Как это нормально? — возмущается горец. — У меня у отца в девяносто лет ничего не скрипит». — «Поразительно», — удивляется врач. «Чего поразительного? У меня дед на прошлой неделе женился в сто десять лет». — «Это как же?» — совершенно изумляется врач. «Как, как? По залету…» Вот так и у нас в семье по женской линии.

Дежурившие «у одра» Людочки, не сговариваясь, прыснули.

— А «Скорая»? — продолжал шептать, отсмеявшись, Алексей Борисович. — Как же доктор мог ошибиться?

— Знакомый врач приезжал, поклонник, — с удовольствием поясняла Людмила Александровна. — Я ему шепнула, что говорить-то надо. Ему же лучше: приехал к практически цветущей актрисе (ну это я про себя, если кто не понял). Я его пригласила на спектакль. Пациент в норме — доктор доволен.

— Поехали домой, Людмила Александровна! — сказала Невельская, вытирая салфеткой глаза от смеха. С вами не соскучишься…

Когда Людмила Санна и Нина сели на заднее сиденье автомобиля Ирины, а Алексей Борисович на переднее пассажирское, Зарайская задорно скомандовала:

— Трогай!

Отъехав от театра, все начали хохотать. А Людмила Санна, не в силах в одиночку унять свой разыгравшийся кураж, предложила заехать к ней домой на чай.

— У меня и кагорчик всегда имеется, и коньячок французский… А что? Соглашайтесь! У Иринушки Иван в командировке, дочка взрослая, Алеша сейчас предупредит жену, ну а Ниночка у нас последние дни, да? Съемки скоро, долго не увидимся! Тоже надо отпраздновать.

Все согласились продолжить приятное общение у Зарайской. К тому же было о чем поговорить. В театре ведь теперь ни одного лишнего слова не скажешь.

Сидели на кухне Людмилиной квартиры до вечера. Душевно сидели. Ирина поделилась тем, о чем никому в театре не говорила:

— А знаете, коллеги, я ведь так хотела сыграть в этом спектакле, что отказалась от четырехсерийного фильма. Ну не глупая ли?

— Значит, не время! Твоя роль ждет тебя! Не переживай! — принялась утешать Людмила Александровна.

— Да, Ирочка! В мире так все устроено… Ты не просто жди, ты верь! — добавил Алексей Борисович.

Потом выпили за роль Ниночки в сериале. По большому счету все очень любили Нину, но считали, что она недостаточно известна.

— У тебя есть шанс заявить о себе на съемках. Ты молодая, талантливая, красивая.

— Ой, вы меня как будто замуж выдаете, — развеселилась Ниночка.

— Поверь мне, — почти серьезно, хотя излишне пафосно произнесла Людочка. — Мужья меняются, а роли остаются!

Ирина и Алексей Борисович кивнули так же серьезно. Веселое настроение поддержала мелодия эсэмэс на смартфоне Невельской.

— Как говорят у нас в Мордовии, «сэмээска пришеля».

Текст в телефоне обрадовал: «Завтра буду дома. Скучаю, как мальчик в восьмом классе. Целую». У Ирины, словно у юной девочки, занялось сердце.

— Коллеги, мне пора домой, орел возвращается в гнездо, пора варить борщ. Если я не забыла, как это делается… Всем удачи!

Началось всеобщее целование на прощание, и разъехались все с хорошим настроением.

Не успела Ирина войти в квартиру, как завибрировал ее смартфон. Снимая пальто, Невельская не отпускала трубку от уха.

— Иринушка! Это Амалия Реджинальдовна! Извините за поздний звонок! Не верю ушам своим! Мне передали, что у вас неприятности. Я знаю вас как стойкого оловянного солдатика в лице прекрасной дамы. Уж не ослышалась ли я?

— Добрый вечер, Амалия Реджинальдовна! — Ирина в мгновение ока профессионально добавила трагизма в голосе. — Мне очень жаль, но должна сообщить вам, что те спектакли, которые вы спонсировали под меня, мне играть не дают.

— Деточка, — рокотала в телефон собеседница, — я ничего не понимаю… Как так? Что со спектаклями, кто покусился на ваши роли?

— Уж не сочтите за слабость или желание наябедничать, но все мои роли новый главреж «затачивает» под Галину Пронину, свою супругу.

— И хороша эта Пронина?

Повесив пальто в шкаф, Ирина поправила пиджачок брючного костюма песочного цвета и с удовольствием посмотрела на себя в большое, в пол, зеркало.

— Она так хороша, что у Зарайской случился приступ на сцене, давление зашкалило до двухсот из-за аллергии на «талант» новой звездуленции. Пришлось вызывать «Скорую».