Брутальная конкретика видения настолько бросается в глаза, что мы легко могли бы поддаться искушению — по эстетическим и иным мотивам — вообще отказаться от всякого его сравнения с мессой. Если, невзирая на это обстоятельство, я все-таки отваживаюсь отметить некоторые аналогии, то делаю я это отнюдь не потому, что вынашиваю просветительский замысел обесценить христианское священнодействие, опустив его до уровня какого-то эпизодического случая языческого культа природы. Если у меня вообще есть какое-то намерение помимо стремления к научной истине, то состоит оно в моем желании показать, что наиболее важное таинство католической церкви имеет среди прочего и психические основания, укорененные в глубинах человеческой души.
Видение Зосимы, которое, по всей вероятности, имеет характер сновидения, должно рассматриваться как спонтанный продукт психики, сознанием никак не обусловленный. Подобно всем снам, это естественный продукт. Месса, напротив, есть продукт духа, это в высшей степени духовная, сознательная процедура. Если воспользоваться старой — но не устаревшей — номенклатурой, то видение можно назвать психическим явлением, мессу — пневматическим. Видение представляет из себя недифференцированный сырой материал, тогда как месса — в высшей степени дифференцированную искусственную форму. Вот почему первое ужасно, а вторая прекрасна. Если месса и архаична, то архаична она в самом лучшем смысле слова, и потому ее литургия удовлетворяет даже наиболее взыскательным требованиям современности. Видение, напротив, архаично в том смысле, что примитивно, но вместе с тем его символика указывает на основополагающую алхимическую идею нетленной субстанции, т. е. вырванной из круговерти перемен самости. Видение представляет собой неподдельный сколок природы, оно банально, гротескно, отталкивающе, ужасно и глубоко как сама природа. Оно не раскрывает своего смысла, но позволяет догадаться о нем с той глубочайшей неопределенностью и неоднозначностью, которая отличает все нечеловеческое, сверх- и подчело-веческое. Месса же ясно выражает и изображает Божество и даже облекает его прекрасной человечностью.