Символ Веры

Ничего этого кардинал делать не стал. Вернее все описанное уместилось в несколько мгновений напряженной умственной работы. А затем, повинуясь не логике, а наитию, Морхауз снял телефонную трубку и приказал секретарю соединить его по официальной линии с одним из злейших врагов кардинала. То есть с Бенуа-Мари-Селестеном де Кюси, герцогом-архиепископом Реймским.

На мирской взгляд, это был лишь один из высокопоставленных клириков, коих в Святой Церкви насчитывались сотни: митрополиты церковных провинций, главы архиепархий, титулярные руководители кафедр ныне не существующих древних городов. И, разумеется, не считая тех, кому столь высокий титул присваивался персонально Папой. Однако место за кафедрой собора Реймса среди посвящённых в тонкие материи Святого Престола значило больше, чем иная кардинальская сутана. Герцог-архиепископ Реймса — не просто клирик, он «пастырь королей».

То была традиция, уходящая во тьму веков, столь значимая, что её сохранение оказалось первым условием в договоре о примирении и разделении Королевства Франции и молодой Французской Республики, завершавшим почти два десятилетия формальной войны. Ибо в Реймсе над будущим королём свершалось таинство крещения; в Реймсе король венчался; из Реймского собора принц выходил властителем державы после коронации; и здесь же, в королевской усыпальнице после отпевания его бренная плоть находила свой последний приют. Париж был столицей мира и мозгом французской державы. Реймс — ее сердцем. Открыть представительство в Париже считалось правилом хорошего тона для любого сколь-нибудь серьезного картеля. Иметь штаб-квартиру в Реймсе — вот признак настоящей власти и подлинного делового веса.

Более того, оплот в Реймсе открывал доступ к возможностям не только Старого Света, но и американских земель.

За океаном духовенство по-прежнему уважалось в старейших традициях, не в пример республиканцам Старого Света. И церковная карьера была не менее достойна дворянина, нежели любая иная. А благородные негоцианты Луизианы отнюдь не стеснялись просить об одолжениях своего родственника или приятеля, имеющего столь широкие знакомства среди европейской католической буржуазии. Об этом никто никогда не упоминал вслух, но Морхауз примерно представлял, какие суммы числились в идущих архиепископской почтой векселях от Нуво-Орлеана до Парижа и обратно.

Таким образом, Бенуа-Мари-Селестен де Кюси, чей номер сейчас набирал на коммутаторе фра Винченцо, был фактическим финансистом и главным бухгалтером «французской» партии де Го. «Левой рукой», о деяниях которой не позволено знать правой.

Винченцо связался с секретариатом герцога-архиепископа в течение трех минут. Там ему любезно сообщили, что де Кюси должен покинуть свою резиденцию через двадцать минут, поскольку его ждет встреча с одним из руководителей Парижско-Нидерландского синдиката. Впрочем, дела церковные всегда идут прежде мирских, поэтому архиепископ, безусловно, найдет время для беседы с почтенным собратом. Через пять минут. Или семь. Но никак не позже десяти.

Морхауз терпеливо ждал.

Чтобы выведать у человека правду, не обязательно приковывать его к дыбе или загонять иголки под ногти. По правде говоря, методы, обычно приписываемые испанской инквизиции или протестантским охотникам на ведьм, оказывались действенными куда реже, чем принято считать. Особенно если допрашиваемый был упорен в своих убеждениях. А иной луизианец и не смог бы подняться до поста герцога-архиепископа — даже если бы де Кюси и не защищали его статус, положение и вес в раскладах курии. Минуты утекали, а кардинал, не торопясь, снова и снова выстраивал в голове предстоящую беседу, комбинируя возможные варианты, словно головоломку.

Душа каждого человека подобна арфе, играя на её струнах, возможно достичь очень и очень многого — подобное искусство Александр оттачивал десятилетиями. Он был одним из лучших в этом деле, и мало кому удавалось превзойти кардинала. Мало кому — но были, были такие. Игроку нельзя ни на мгновенье забывать, что он сам может превратиться в фигуру на доске, а объектом игры станут его собственные пороки и добродетели.

Новомодные психические аналитики, адепты «австрийской школы» насчитывали три важнейшие струны человеческой души. Три самых опасных «комплекса», которые определяют сущность человека. С точки зрения кардинала вовсе необязательно было городить частокол научных теорий, ведь все это уже было написано в Книге две тысячи лет назад.

Страх, коего насчитывают десятки, если не сотни разновидностей.

Любопытство, приведшее Адама и Еву к грехопадению.

Жадность, смертный грех, обрекший на адские котлы несчётное количество душ.

Три струны, на которых можно сыграть любую мелодию — и которые в нынешней ситуации были совершенно бесполезны. Реймсский архиепископ уже давно занимал своё место и, по праву, считался одной из главных опор «французской» партии. Пугать, удивлять и соблазнять его кардиналу было нечем.