Эта аптека считалась дежурной и потому даже в основном помещении торговля шла несколько позже, чем в других. Дальше в нашем списке шли только вечерние и ночные магазины. Чирок вошел первым, бегло оглядел зал и кивнул мне: дескать, все в порядке. Я встал у двери и достал пистолет, держа его в свободно опущенной руке. Если не всматриваться, он был не заметен, но когда молодая женщина с пакетом попыталась выйти, я направил ствол ей в грудь и негромко сказал:
– Фрау, выход временно закрыт. Отойдите вон туда, в угол, и подождите пока мы закончим ограбление. Это займет не больше двух минут. Если вы будете благоразумны, никто не пострадает.
Выражение лица я при этом старался делать по возможности деревянное.
Она вытаращила глаза и замерла как статуя. Я левой рукой развернул ее за плечо и слегка толкнул в спину. Она, как кукла, дошла до стены и встала, боясь обернуться.
Я видел, как Берндт-Чирок в это время подошел к одной из двух касс, положил на прилавок кончик ствола и, протянув кассирше пакет, сказал:
– Мне нужны только крупные купюры. Поторопитесь, и никто не пострадает.
Это была универсальная формулировка убеждения.
Пока он подходил ко второй кассе в аптеку, вошел один человек. Входящим я не препятствовал.
Покинув аптеку, мы быстрым шагом дошли до машины, я приоткрыл контейнер и нащупал в нем приклады автоматов. Однако мы не ехали. Я прислушался и понял, что Чирок уже не в первый раз поворачивает ключ, но визг стартера не может разбудить двигатель. Колымага передумала заводиться.
Мне трудно было думать о своем напарнике, как об одном человеке. Тот, кто с воплем стрелял в потолок, несомненно, был старый добрый Чирок – простой мужик без лишних сантиментов, с талантом настройщика и сомнительным прошлым. Тот же, который твердо и спокойно вывел нас из критической ситуации, похоже, был Берндтом Ошимой, существом нового вида, тем игроком, который видел еще не сделанные ходы.
Напомню: мы сидели в мертвой тачке, карманы наши были набиты ворованными деньгами, на заднем сидении в корпусе телевизора лежала куча оружия, отобранного у убитых имперских штурмовиков, а за углом в тридцати метрах располагалась только что ограбленная аптека.
Чирок начал командовать. Со дна контейнера мы извлекли рюкзак с тряпками, тот самый в котором недавно вывезли оружие из тайника. Мы уложили в него автоматы, выбросили контейнер из машины, попетляли по дворам и выбрались к телефону-автомату.
Оттуда я позвонил в прокатную контору и, буквально под диктовку Берндта, высказал кучу претензий, сказал, где оставлена машина, и заключил словами:
– Заберите ее сейчас же, если с нее поснимают все колеса, я не заплачу вам ни копейки!
Это было сделано в слабой надежде на то, что они заберут машину раньше, чем до нее доберутся сыщики. Затем мы отправились к станции подземки.
Потери были велики: залог за машину, телевизор-контейнер и прерванный рабочий день – до ночи мы могли обчистить еще четыре-пять точек. И главное, мы лишились транспорта. Документы, под которыми я ее арендовал, можно было выбрасывать. Или оставить на самый черный день.
Но назавтра мы продолжили гастроль.
– До этого мы действовали тихо, – объяснял мне Чирок (или, вернее, Берндт), – Это было непросто, но так мы оставляли меньше свидетелей и затрудняли работу следствия. К завтрашнему дню линейные сыщики только убедятся в том, что ограбление было, и то не все. Свидетели ведь будут расходиться в показаниях, половина нас вообще не заметила. А каждый из следаков заинтересован в том, чтобы дело замять, а не брать на себя очередной "висяк". Сопоставлять наблюдения они начнут только вечером. Пройдет три-четыре дня, прежде чем они поймут, что перед ними банда с одним почерком. А мы теперь будем действовать громко. Что нам это дает?
– Так проще, – ответил я, – И быстрее.
– Это раз. Кроме того, мы меняем почерк, Нас труднее идентифицировать.
Оказавшись Берндтом, Чирок стал все чаще употреблять мудреные слова. Правда, всегда по делу.
Как только открылись магазины, мы купили пару скутеров, не требующих прав. Мы так же купили две жилетки – одну дутую, другую из прозрачного пластика, но с заклепками; купили две бейсболки – одну кожаную, другую – с вентилятором для охлаждения лица. А обувь? Да, мы купили и две пары обуви: армейские ботинки с броневыми пластинами в подошвах (от пластиковых мин) и кроссовки с лампочками в каблуке.
В этом диком прикиде мы и проработали весь оставшийся день.
Мы входили, Чирок бегло оглядывал помещение, палил в божий свет и орал:
– Это ограбление! Всем на пол! Всем лежать мордой в пол!
– Всем в пол! – вторил я.
Иногда допускалась предварительно согласованная импровизация. Я говорил:
– Смотри, Третий, какая красотка! Возьмем ее с собой!
А Чирок отвечал:
– Отставить, Пятый! Революция не знает лиц!
Уходя, мы кричали от дверей:
– Революция продолжается!