– Нового Дер Альте. Или ты до сих пор не понял, что за контракт твой босс перехватил у Карпа?
Чик невозмутимо пожал плечами:
– Разумеется, знаю. Просто я удивился. – В ушах его звенело от потрясения. – Знаешь, – с трудом вымолвил он, – мне как-то по фигу, пусть себе зовется даже Адольфом Гитлером ван Бетховеном.
Оказывается, Дер Альте был симом!
И Чик почувствовал себя просто великолепно, узнав
– Его назовут Дитером Хогбеном, – сказал Винс.
– Я уверен в том, что Мори это известно, – безразлично произнес Чик, однако внутри у него все колотилось.
Винс наклонился и включил радио:
– Об этом уже наверняка сообщили в новостях.
– Сомневаюсь, что это произойдет так скоро, – заметил Чик.
– Тише! – Его брат увеличил громкость.
Передавали выпуск новостей. Так что каждый живущий на территории СШЕА должен был все услышать. Чик испытывал некоторое разочарование.
«…Легкий сердечный приступ, по сообщениям врачей, произошел примерно в три часа ночи. Он вызвал опасения, что герр Кальбфляйш может не дожить до конца своего срока. Состояние сердечно-сосудистой системы Дер Альте сразу стало предметом различных спекуляций. Не исключено, что причина сбоев в работе сердца появилась еще в то время, когда… »
Винс убавил громкость, переглянулся с Чиком, и они вдруг разразились хохотом. Им все стало ясно.
– Это долго не продлится, – сказал Чик.
Старик уже был на пути к отставке, из которой не возвращаются. Началась информационная подготовка. Процесс пошел обычным курсом, и предугадать дальнейшее особого труда не составляло. Сперва сообщение о легком сердечном приступе или вообще о расстройстве желудка. Это вызывает в обществе потрясение, но одновременно и готовит людей к неотвратимому, помогает им свыкнуться с мыслью о неизбежном конце. С бефтами нельзя иначе, это уже стало традицией. И все изменения пройдут без особых потрясений. Как и раньше бывало.
«И все уладится, – подумал Чик. – Сменят Дер Альте, кому-то из нас достанется Джули, мы будем работать вместе с братом… И не останется нерешенных проблем, и не будет неприятностей».
И все же… Если предположить, что он все-таки эмигрировал. Где бы он был сейчас? В чем бы заключалась его жизнь? Он и Ричард Конгросян… колонисты на далекой планете. Нет, размышлять над этим было ни к чему, ибо он сам все спустил на тормозах. Он не эмигрировал, а теперь момент, когда следовало делать выбор, уже прошел. И Чик отбросил мысли об этом и вернулся к неотложным делам.
– Ты должен понять, что работа на небольшом предприятии выглядит совсем по-иному, чем работа в картеле, – сказал он Винсу. – Эта анонимность, эта безликая бюрократия…
– Тише! – перебил его Винс. – Еще один бюллетень.
Он снова прибавил громкости.
«…Исполнение его обязанностей на время болезни возложено на вице-президента. Иные перемены будут сделаны позже. Тем временем состояние Руди Кальбфляйша…»
– Много времени нам, пожалуй, не дадут, – сказал Винс, хмурясь и нервно покусывая нижнюю губу.
– Мы сумеем справиться с этим заданием, – ответил Чик.
Он совсем не волновался. Мори знает, что делать. И своего он не упустит, особенно теперь, когда ему дали шанс.
Неудача сейчас, когда предстоят такие перемены, просто немыслима. Ни для кого из них.
Боже, представить только – он начал беспокоиться об этом!
Сидя в огромном кресле с голубой обивкой, рейхсмаршал думал над предложением Николь. Сама она, потягивая остывший чай, молча ждала. Они находились в Гостиной с лотосами.
– То, о чем вы просите, – сказал наконец Геринг, – это не что иное, как нарушение нашей присяги Адольфу Гитлеру. Похоже, вы до конца так и не поняли принцип фюрерства, принцип «культа вождя». Если не возражаете, я постараюсь объяснить его вам. К примеру, представьте себе корабль, на котором…
– Мне не нужны лекции, – оборвала его Николь. – Мне нужно решение. Или вы не в состоянии принять его? Неужели вы потеряли способность решать?
– Но сделав это, мы станем ничуть не лучше участников июльского заговора, – сказал Геринг. – Фактически нам придется подбросить бомбу точно так же, как это сделали они или, вернее, еще сделают, что бы это ни значило. – Он устало потер лоб. – Я нахожу это в высшей степени трудным. К чему такая поспешность?
– Потому что я хочу, чтобы все пришло в порядок.
Геринг тяжело вздохнул:
– Вы знаете, у нас в нацистской Германии самой большой ошибкой стала неспособность направить в нужное русло таланты женщин. По сути, их роль в жизни сводилась только к спальне и кухне. Они оказались не востребованы ни в военном деле, ни в сфере управления или производства, ни в аппарате партии. Наблюдая за вами, я теперь понимаю, какую ужасную ошибку мы допустили.
– Если вы не примете решение в ближайшие шесть часов, – сказала Николь, – я прикажу вернуть вас в эру Варварства, и любое соглашение между нами… – Она сделала резкий жест рукой, и у Геринга возникло предчувствие конца.
– Я просто не располагаю полномочиями… – начал он.