Здесь, все
эротические
термины техничны.
Никакой задницы,
конца, члена,
но: анус, прямая
кишка, вульва,
пенис, коитус.
Никакого арго,
то есть, никакой
интимности
сексуального
насилия, но
функциональный
язык: точное
соответствие
хрома и слизистых
оболочек как
одной формы
другой. То же
самое в отношении
совпадения
секса и смерти:
они скорее
смешиваются
вместе в чем-то
вроде технического
супер-дизайна,
чем артикулируются
согласно наслаждению.
Впрочем, вопрос
не в наслаждении,
а в простом и
чистом извержении.
А коитус и сперма,
появляющиеся
на протяжении
книги, обладают
чувственной
ценностью не
больше, чем
филигранность
ран жестоким
смыслом, даже
метафоричным.
Это лишь подписи
– в финальной
сцене, Х ставит
печать своей
спермой на
обломках колымаг.
Наслаждение
(извращенное
или нет) всегда
было опосредовано
техническим
аппаратом,
механикой,
реальными
объектами, но
чаще всего
фантазмами
– оно всегда
имплицирует
посредническую
манипуляцию
сценами и забавными
штучками. Здесь,
наслаждение
это только
оргазм, то есть
оно смешано
на одной длине
волн с жестокостью
аппарата,
технического
и гомогенизированного
единственной
техникой, которая
укладывается
в единственный
объект: автомобиль.
Мы попали
в огромную
пробку. От
пересечения
автострады
с Западной
Авеню до въезда
на эстакаду
все полосы были
забиты машинами.
Лобовые стекла
источали
переплавленные
лучи солнца,
зависшего над
западными
окраинами
Лондона. В вечернем
воздухе мерцали
габаритные
огни, озаряя
колоссальный
водоем лакированных
тел. Воган сидел,
выставив руку
из пассажирского
окна. Он нетерпеливо
щелкал дверной
ручкой, постукивал
по кузову кулаком.
Справа от нас
нависала обрывом
человеческих
лиц высокая
стена двухэтажного
автобуса, ехавшего
из аэропорта.
Пассажиры в
окнах напоминали
ряды мертвецов,
уставившихся
на нас из галереи
колумбария.
Колоссальная
энергия двадцатого
века, достаточная
для того, чтобы
переместить
планету на
новую орбиту
вокруг более
счастливой
звезды, была
направлена
на поддержание
этой грандиозной
неподвижной
паузы. (С.
173).
Вокруг меня,
на протяжении
всей Западной
Авеню, по всем
уголкам развязки,
огромная пробка,
спровоцированная
аварией, простиралась,
исчезая из
виду. И я, стоя
в центре этого
замороженного
циклона, ощущал
себя абсолютно
спокойно, как
будто меня,
наконец, избавили
от всех этих
навязчивых
идей, касавшихся
этих бесконечно
размножавшихся
автомобилей.
(С. 178).