Симулякры и симуляция

Иначе говоря, власть и воображаемое великолепие двойника, то, что заставляет подчинённого субъекта ощущать одновременно и отстранённость, и близость к самому себе (потаённую/тревожную), основывается на его нематериальности, на том, что двойник был и остаётся фантазмом. Каждый из нас волен мечтать и, вероятно, мечтал всю жизнь о дублировании или идеальном размножении своего существа, но это остаётся всего лишь мечтой, которая рушится, как только пытается воплотиться в реальность. То же самое можно наблюдать и в сцене (обычного) обольщения: оно возможно лишь тогда, когда воплощается в фантазмы, в смутные воспоминания, не обретая при этом формы реального. Предназначением нашей эпохи было желание изгнать этот фантазм, как и все другие, то есть желание реализовать, материализовать его в плоть и кровь и, что является уже полным искажением смысла, изменить взаимодействие с двойником посредством подмены неуловимой смерти вместе с Другим вечностью Того же Самого.

Клоны. Клонирование. Черенкование людей до бесконечности, когда каждая клетка индивидуального организма может стать матрицей для идентичного индивидуума. В Соединённых Штатах несколько месяцев назад будто родился ребёнок таким же образом, как размножают герань, — черенкованием. Первый ребёнок-клон (порождение индивидуума посредством вегетативного размножения). Первый человек, который родился из одной клетки одного индивидуума, своего «отца», единственного родителя, относительно которого он должен стать точным слепком, абсолютным двойником, копией.[14]

Мечта о вечном полном подобии, которое подменило бы половое размножение, связанное само по себе со смертью. Мечта о размножении путём деления клеток — чистейшая форма родства, ведь она позволяет, наконец, обойтись без другого и двигаться от того же к тому же (необходимо ещё пройти через матку женщины и через очищенную яйцеклетку, но это средство передачи эфемерно и, во всяком случае, анонимно: его мог бы заменить и женский протез). Одноклеточная утопия, которая с помощью генетики открывает сложным существам доступ к судьбе, предназначенной для простейших.

Не влечение ли к смерти толкает разнополые существа регрессировать к форме размножения, предшествующей половой (впрочем, именно форма размножения делением, эта репродукция и пролиферация{136} через непорочное зачатие, не является ли для нас, в самой глубине нашего воображаемого, смертью и влечением к смерти — тем, что отрицает нашу сексуальность и стремится уничтожить её, поскольку сексуальность является носителем жизни, то есть критической и смертельной формой воспроизведения?), — не это ли влечение в то же время в метафизическом плане противится любому различию, любому изменению Того же Самого и стремится лишь к сохранению идентичности, к прозрачности генетической записи, пусть даже более подверженной перипетиям порождения?

Но отвлечёмся от влечения к смерти. Может быть, речь идёт о фантазме порождения самого себя? Нет, ибо порождение всегда проходит через образы матери и отца, образы родителей, наделённых половыми признаками, которые субъект может мечтать стереть, подменяя их самим собой, но он не в силах опровергнуть символическую структуру прокреации{137}: стать своим собственным ребёнком, а это значит, оставаться ребёнком кого-то другого. Клонирование же радикально устраняет Мать, а также и Отца, сочетание их генов, смешение их различий, но главным образом дуалистический акт, которым является порождение. Клонируемый не порождает самого себя; он пускает почки от каждого своего сегмента. Можно спекулировать относительно великолепия этих вегетативных ответвлений, которые действительно решают проблему эдиповой сексуальности в пользу «нечеловеческого» секса, секса, состоящего в простом соприкосновении и в незамедлительном делении, но в итоге о фантазме порождения самого себя речи идти не может. Отец и мать исчезли, но не в пользу алеаторной свободы субъекта, а в пользу матрицы, именуемой кодом. Нет более ни матери, ни отца, есть только матрица. И именно она, матрица генетического кода, отныне и навек занимается «деторождением» операциональным способом, очищенным от какой бы то ни было алеаторной сексуальности.