Симптом страха

— А ты сильно изменился! И это даже не священный гнев, это чувство брезгливости, как если бы… — Нэнси на секунду задумалась, подбирая слово пообиднее, — на глаза попалась лужа блевотины.

— Ну, спасибо тебе за образность. Сильно! Давай-ка присядем, — Глеб показал на сдвинутые рядом две скамейки в центре зала.

Он сел и машинально вытянул ноги, сжимая кулаки коленями. Нэнси по-матерински заботливо усадила Эмилию, присела на край сама, упрятав под сиденье ноги. Со стороны они смотрелись образцово-показательной семьёй, благополучно промотавшей выходной в походах культурно-просветительской программы и вот теперь устало выдыхавшей на последнем рубиконе.

— Допустим, — Глеб развернул тяжёлые плечи, выпрямил расплывшееся тело, но привычная сутулость опять пригнула их, стянула к низу, — ты выяснила, что твой знакомый — внештатный сотрудник ФСБ. Допустим. Это совершенно не значит, что надо быть подозрительным по отношению к нему. Скорее всего этот человек работает в строго определённом направлении. Возможно, подвергает свою жизнь опасности. Ему уж точно нет дела до твоих безобидных пятничных грешков. Во всяком случае, до тех пор, пока они остаются таковыми — пустячными, невинными и мелкими.

Нэнси смутилась. Она поняла, куда клонит Глеб. Она захотела зло зашипеть в него красивой фразой, что-то вроде «Если ты ждёшь почётной капитуляции — её не будет». Можно было даже плюнуть после этого в лицо предателя и брехуна, но она не только не сделала этого, она даже смолчала. Промолчала хотя бы потому, что считала, что фраза неоконченная и в ней нет вопроса. Она ждала его, ждала с тлеющей тревогой. Но вопроса не последовало, тогда Нэнси осмелилась задать свой:

— А тебя за какими чертями занесло на эти галеры?

— Да, — покладисто ответил он, — в таком не признаются первому встречному на улице. Не то, чтобы этот человек этим гордился, но у него, очевидно, выбора не оставалось.

— Отчего так?

— Компромат. Его можно нарыть на каждого. В случае отказа от сотрудничества компромат может быть пущен в работу. Давай я тебе кое-что расскажу. — Он сцепил пальцы рук и накинула их на колено, точно уздечку. — Два года назад, в тот день, когда отец попал в больницу, я вляпался в одну малоприятную историю, которые менты умудрились раскрутить до категории весьма скверной.

Глеб, спешившись, замолк на несколько секунд. Или, может, собирался с мыслями. Нэнси не сдержалась и одолела томительную паузу очередным встречным вопросом.

— Это как-то связано с расправой над твоим отцом?

— Нет, не думаю. Отец никогда не был носителем нравственных начал. Его отлупцевали за прошлые грехи. Я тогда не знал и десятой части его ошибок прошлого. Мать убедили, что это была случайная драка, но она кое чего не знала.

Глеб выжидательно посмотрел на Нэнси. Она молчала.

— В тот день я встретился с двумя-тремя знакомыми, — продолжал он, — из которых один — Гоша Богиня — был из театральной студии «Ткачи», кажется, они располагались на чердаке нежилого дома недалеко от площади Культуры, и мы таким составом двинули через наливайку на набережную Крюкова канала, где уже набирал обороты стихийный митинг против сноса семиэтажки. Жильцов дома 29 на улице Декабристов не первый год пытались расселить в пользу строительства новой сцены Мариинского театра. Чиновники прекрасно освоили технологию выживания людей из исторического центра и баланс сил был давно не на стороне собственников дома. У Богини там, кажется, нашлись друзья, и у этих друзей удивительным образом оказались транспаранты, что-то типа «Гергиев — вор!»64 и «Скажем решительное „нет“ бизнес-империи любимого дирижёра Путина». Кто-то, помнится, отказался и вернулся отогреваться в наливайку, а я остался. Вот лозунг про дирижёра достался мне. Было по приколу. Было, в общем, весело и я даже проникся каким-то сочувствием к тем людям, что под предлогом реконструкции театра были вынуждены съезжать из удобного центра в какое-нибудь неудобное условное Девяткино. На их месте мог оказаться любой.

В разгорающемся воинственном пылу, переживая минувшие события, Глеб раз или два задевал острым локтем Нэнси, упреждающе отодвигался. Он нервничал, она безошибочно это определила по тому, как он метал узловатые, худые пальцы в волосы, охватывая плотными скорлупками ладоней лоб, сжимал его, отпускал и повторял всё снова. Через пару горячих фраз он вдруг сильно качнулся и снова приблизился вплотную к ней.